Когда все разошлись: оптимистично настроенные врачи и жизнерадостные медсестры, любезный онколог, добродушный хирург и приветливый анестезиолог, — я разрыдался, потрясенный тем, через что маме пришлось пройти и что ей еще предстояло перенести.

Даже если ей удастся победить болезнь, даже если она выживет.

— Я так люблю тебя, — шептал я, произнося слова, которые мы оба стеснялись бы услышать, если бы она бодрствовала. — Ты этого не заслуживаешь, мама. Только не ты. Никто не заслуживает.

Я просидел там часы. Она не очнулась в воскресенье. Казалось, что этот сон будет длиться вечность, как в волшебной сказке. Когда я уходил, за плотными шторами этой маленькой палаты угасал весенний день. И только когда я искал свою машину на стоянке, я вспомнил, что пропустил назначенное свидание.

* * *

Мне всегда нравились фонари на Примроуз-Хилл.

Это фонари старого типа, похожие на те, что стали так популярны в викторианскую эпоху. Высокие черные столбы и светильники с толстыми стеклами. Они выглядели как призраки прошлого, времен Шерлока Холмса и Ватсона, периода густых туманов и буксиров на Темзе.

Когда я приехал на Примроуз-Хилл, фонари еще не зажгли. Дни становились длиннее, но ночь все равно скоро вступит в свои права, и они загорятся.

Толпы людей редели. Становилось слишком темно для игры в мяч, ухоженные собаки уже устали гулять, а молодые влюбленные направлялись под руку ужинать в Кемден-таун, а может, в Свис-коттедж. Я решил быстро пройтись до вершины холма, а потом вернуться домой.

Парк на Примроуз-Хилл разбит на возвышенности, откуда можно увидеть и Лондонский зоопарк, и раскинувшийся вдалеке Риджент-Парк. А еще дальше Вест-Энд, Сити и лондонские доки. Позади на холме темнели деревья. Я смотрел на свой город, пока день медленно превращался в ночь. В небе появились звезды. В мегаполисе начали зажигаться огни.

И тут я увидел, что она поднимается по склону, направляясь ко мне. Ее симпатичное лицо выглядело усталым. Она, казалось, шла целый день. Шла с тех самых пор, как мы условились встретиться.

— Извини, Казуми, я немного опоздал.

Она подошла ко мне, тяжело дыша. Потом Казуми тряхнула головой, и я не понял, хотела ли она сказать, что ей все равно, или у нее просто нет слов от гнева. После этого она взглянула на меня, и я сразу все понял.

Потому, что она хотела сказать: «Поцелуй меня, глупый».

И я поцеловал.

И в этот самый момент во всем городе и по всему Примроуз-Хилл внезапно зажглись фонари.

III

Самая лучшая девушка за всю мировую историю

23

— Виагра, — предложил Эймон, хотя я его не спрашивал. — То, что нужно для мужчины, у которого есть жена и любовница. То, что тебе нужно, Гарри. Виагра. Изумительное средство. Хотя, конечно, ты знаешь, что с возрастом все меняется.

Но мне не нужна виагра. Потому что для мужчины с женой и любовницей секса у меня было на удивление мало.

Конечно, можно было представить, что я разбрасывал свое семя повсюду, перескакивая из супружеской постели в койку к любовнице и назад. Однако Сид перебралась в отдельную спальню. Мир, в котором жили мои родители, вывернулся наизнанку. Для них не существовало секса до женитьбы, а для меня его не было после.

У нас образовались отдельные комнаты, потому что я обычно ложился далеко за полночь, а Сид вдруг стала отправляться спать с чашкой ромашкового чая сразу после вечерних десятичасовых новостей. Мы с Сид оба обвиняли свою работу, потому что это гораздо проще, чем признать, что наши разногласия зашли слишком далеко.