Когда я лежал на кушетке, прислушиваясь к приглушенному шуму машин на Харли-стрит, моя память вернула меня к более радостным временам моей жизни. Первое измерение давления показало то, что из себя представляет моя жизнь с Сид, а второе — моя тайная жизнь с Казуми.

Теперь я уже знал ее. Она не просто симпатичная девушка, которая привлекла мое внимание. Я узнал все о ее детстве, о ее отце, всю жизнь смиренно получавшем свой оклад. Отец регулярно напивался до беспамятства, приходя домой с работы, а мать Казуми отказалась от своей мечты — объездить весь мир — ради мужа, который ее не любил. Я узнал о распавшемся браке Казуми и о том, какого мужества ей стоило приехать в Лондон, чтобы начать все сначала. И еще я изучил ее лицо: иногда задумчивое, оно могло неожиданно озаряться радостью, как внезапно загораются старинные фонари на Примроуз-Хилл.

Я прекрасно понимал, что это не то же самое, что создание новой, реальной жизни с кем-то. Все это было далеко от вещей, которые могли сломаться или разрушиться, — стиральных машин, нагревательных приборов, автомобилей, семьи, брака. Но она все равно оставалась самым чудесным явлением в моей жизни и самым реальным из всего окружающего. Мы с Казуми много разговаривали. Разговаривали обо всем. Кроме моей жены, разумеется. Мы никогда не упоминали ее.

— Нам придется быть пожестче с вашим лечением, — констатировала мой врач.

Она подобрала мне соответствующие лекарства, изменив дозировку и количество таблеток.

Что же касается моего сердца — моего сумасшедшего любвеобильного сердца, — я чувствовал, что против моих теперешних тревог не помогут никакие таблетки.

* * *

Скольких девушек и женщин я приводил домой, чтобы познакомить их с мамой?

Не то чтобы я вел каждую встретившуюся девушку в кино, а каждую новую женщину укладывал в постель. Просто на настоящий момент, учитывая количество всех моих девушек и двух жен, их число давно перевалило за десяток. По мере того как мы с Казуми все больше углублялись в пригород и городской пейзаж уступал место летним лугам и полям, я осознал критерий, по которому отбирал девушек для того, чтобы представить их маме. Именно эта, особенная девушка станет последней, которую я привожу домой. И почему мы всегда такое большое значение придаем первой любви? Ведь на самом деле важнее всего последняя.

В настоящий момент мне хотелось избавить маму от всяких домашних неприятностей. Но все равно не имело смысла представлять Казуми просто как друга.

Мама прекрасно знала, что для мужчины, чей брак находится в опасности, такого понятия просто не существует.

* * *

Старый дом в воскресный полдень. Пэт открыл нам дверь, улыбаясь Казуми и не совсем понимая, что она здесь делает. Мама сидела на ковре в гостиной, делая вращательные движения плечами с крайне сосредоточенным выражением лица. Она поднялась на ноги, немного смутившись от того, что мы застали ее за этим занятием, но потом поцеловала Казуми, как будто знала ее всю жизнь.

— Привет, дорогая, а я просто делаю свои упражнения.

Несмотря на то что мама прошла все круги ада, она делала вид, что это вроде прогулки в парке.

После операции и курса радиотерапии мышцы ее правой руки затвердели и стали неметь. Ей приходилось делать упражнения, чтобы контролировать боль и разрабатывать правую руку. Она исполняла их с определенным изяществом и никогда не жаловалась. И теперь я понял, что на самом деле она была крепче, чем большинство мужчин в ее жизни.

— Мне надо делать их два года, милочка, — сообщила она Казуми. (Маме достаточно знать вас всего две секунды, как она начинала называть вас дорогая, милочка, детка.) — Так мне назначили.