Единственный брат миссис Айзелин был к тому времени американским послом в Италии. Когда в конце июля они посетили Рим, он пригласил сестру и племянника остановиться в доме, где жил со своей семьей. Приглашение миссис Айзелин приняла, воспользовавшись посредничеством «Ассошиэйтед Пресс». «Мой брат очень мне дорог, — эти ее слова предназначались для публикации на многих языках, — и я бесконечно счастлива встретиться с ним после долгой разлуки, внимать его мудрым речам, покоиться в его объятиях. Мы оба не покладая рук работаем на пользу нашей родины, поэтому подолгу пребываем в разлуке. Вот и сейчас, много лет мы практически не общались». Тот факт, что их общение возобновилось исключительно благодаря специальному приказу госсекретаря США, согласно которому послу надлежало пригласить к себе сестру, разумеется, не упоминался.

Из резиденции посла миссис Айзелин съехала на второй день. Она перебралась в «Гранд-Отель» и тут же созвала пресс-конференцию, на которой объяснила свои действия. Полная стенограмма пресс-конференции была опубликована в «Нью-Йорк таймс», в номере от 29 июля 1959 года. Вот что миссис Айзелин заявила: «Я разрываюсь на части, в полном смысле этого мелодраматического выражения. Я люблю брата, но долг призывает родину любить больше. Преданность любимому брату я вынуждена принести в жертву более великой преданности будущему Запада. Посольство моего брата — марионеточное, им манипулируют американские коммунисты под непосредственным руководством Кремля. Всеми силами души я хочу верить, что это — следствие инертности и неведения брата, а не намеренное его злодеяние».

Когда помещение опустело, Реймонд вяло осведомился у матери, какого черта она сделала брату такую неслыханную пакость.

— Реймонд, дорогой, — отвечала мать, — невозможно без конца подставлять другую щеку. Когда-то давным-давно я пообещала моему так называемому братцу, что однажды прибью его лапу к полу. Теперь у него есть шанс убедиться, что я не шутила. Вот так-то, мой милый Реймонд.

* * *

Брат миссис Айзелин тут же подал прошение об отставке, которое было незамедлительно принято государственным департаментом. Однако Белый дом в удовлетворении прошения отказал — не то из-за медлительности Фостера, который не передал бумаги Джиму, не то из-за нерасторопности Джима, помешавшей ему завизировать их у Фостера. В течение последовавших тридцати шести часов вопрос пребывал в состоянии хрупкого равновесия, пока, наконец, по возвращении президента из путешествия по самым зеленым холмам Джорджии воля последнего не возобладала и брат матери Реймонда не был восстановлен в своих посольских правах. Причиной этого проявления президентской мудрости были припадки буйной ярости, которые вызывало в нем одно лишь упоминание имени Джонни Айзелина.

Пока миссис Айзелин настойчиво завоевывала внимание мировой прессы, сенатор Айзелин счел необходимым издать собственную директиву, в которой суть миссии его супруги в Европе разъяснялась с позиций Вашингтона. В интервью, взятом у него во время формального расследования состояния дел в Министерстве сельского хозяйства, он, обращаясь к миллионам верных слушателей по всей стране, заявил:

— Моя жена, эта удивительная женщина, так много выстрадавшая во имя своего патриотизма, выступает за границей в роли эмиссара Сената Соединенных Штатов. Ее задача — выяснить, какую сумму нынешняя администрация потратила на поддержку коммунизма в западном мире. Надеюсь, я раз и навсегда удовлетворил любопытство определенных кругов по этому вопросу.

Увы, этим высказыванием Джонни не удалось решить вопрос раз и навсегда, поскольку президент настаивал, чтобы лидер меньшинства в Сенате дал политическую оценку высказыванию сенатора Айзелина — и тем самым действительно решил вопрос раз и навсегда.