— Я, видишь ли, не знаю точно, где этот дом. Они ведь его сняли. И не уверен, найдется ли там место для тебя.

— Найти место для себя — это мое дело. Вам не надо об этом думать. Вы едете и читаете газету. Размышляете о международном положении.

* * *

Разодетый в соответствии с представлениями костюмера о гаучо, Реймонд спустился по лестнице — витой, сверкающей, с медными поручнями, в узорах из нержавеющей стали — в вестибюль, словно бы вытесанный из мраморной горы гномами из сказок братьев Гримм. Стены были обиты бронзовыми изображениями знаков Зодиака. Потрескивал скрытый неоновый свет, направляемый таким образом, чтобы привлекать внимание зрителя к порогу, на котором сенатор и миссис Айзелин приветствовали гостей. Более пожилые гости, из тех, что пожимали супругам Айзелин руки, принадлежали к числу последователей отца Кафлина; следующие, помоложе, кучковались вокруг Джеральда Л. К. Смита; и, наконец, самые молодые, экстремисты, оценивали Джонни в чистом и ясном свете непредвзятости. Члены клана сползлись из десяти тысяч богом забытых дыр Среднего Запада и неолитического Техаса, и по всему было видно, что патриотизм — отнюдь не последнее их прибежище. Одним словом, прекрасные образчики для антрополога, и со стороны матери Реймонда было большой ошибкой пригласить в подобное общество сенатора Джордана.

Джонни и Элли (так большинство гостей называли мать Реймонда) выглядели как настоящие фермеры, если бы только настоящие фермеры носили рабочую одежду от кутюрье. Мать Реймонда вычислила, что газетные снимки Джонни в таком наряде будут с большой благосклонностью восприняты в родном штате Айзелина, где все крупные состояния были сделаны на масле; избирателям будет приятно узнать, что Большой Джон никогда не забывает, откуда он родом. Во время взаимно тошнотворного приветствия, распахнув объятия Реймонду, мать шепнула ему на ухо, что самолет Джози вылетел из Сан-Хуана с опозданием, но что теперь она уже здесь, в соседнем доме. Она недавно звонила, сказала, что придет не позднее полуночи, а также взволнованно поинтересовалась, будет ли Реймонд. На какое-то мгновение голова у него закружилась.

— Взволнованно? Почему взволнованно? Может, она боится моего появления?

— Не будь психом, Реймонд! Думаешь, если бы не ты, Джорданы сюда вообще бы явились?

— Не называй меня психом.

— Пойди, что ли, выпей или прими транквизатор, — и добавила резко, обращаясь к мужу: — Реймонд порой становится таким занудой!

— Она просто шутит, — постарался сгладить высказывание жены Джонни. — Отлично выглядишь, дружок. Что это у тебя за костюм, датского лыжника?

— До чего же ты догадлив! — огрызнулся Реймонд и двинулся прочь.

Походя, с мрачным видом, он отвечал на приветствия, чувствуя, как сердце колотится с такой силой, словно вот-вот выпрыгнет из груди. По-прежнему избегая контакта с гостями, он пошел вдоль ярко освещенных некоммунистическими японскими светильниками широких газонов за домом, где среди полосатых тентов веселилась толпа. Неосвещенным остался лишь один газон у дома Джордана, и именно туда и потянуло Реймонда. Это был огороженный участок земли, и смотрелся он здесь так же странно и одиноко, как частная палуба на океанском лайнере. Не отводя взгляда от дома Джордана, Реймонд замер возле стены. Однако никакого движения в доме уловить не удавалось.

Раздосадованный такой неудачей и больше обычного негодуя на весь свет, он побрел обратно к дому Айзелинов, мимо белокурых приземистых Кармен, канзасских Борджиа, расстриг Ришелье и бизнесменов в костюмах пиратов. Многие нарядились в изящные, старинные мундиры Американского Легиона. Облаченные в экзотические наряды, эти ходячие предрассудки обменивались мнениями, взятыми напрокат у мистера Сокольского, мистера Лоуренса, мистера Пеглера и того очаровательного юноши из Йеля, который так проникновенно писал о человеке и Боге.