Мужик снова засопел в усы и натянул вожжи.

— Тут в самый раз будет, — сказал он, кивнув на Неву, и почесал кнутовищем широкую переносицу. — Только плохо я за спички отдариваю… Не утопли б вы!

— Не провалимся! — ответил Глебка.

Уже смеркалось. Далеко сзади чернели высокие трубы Обуховского завода. Там остался город, а здесь не было ни единого домика.

Сойдя с дороги, Глебка и Глаша спустились на лед. Ноздреватый, серо-голубой, пропитанный холодной весенней водой, он глухо потрескивал под ногами. У берега лед лежал ровным полем, а дальше, на середине Невы, высилась широкая гряда, заслонявшая противоположный берег.

— Проберемся? — спросил Глебка.

Он уже не думал о буксире. Сейчас важно было засветло перебраться на тот берег и разыскать Дубка.

— Если там деревни, — сказала Глаша, — то должна быть и тропа через реку… Поищем? По тропе быстро дойдем — она сама приведет в деревню.

Глебка согласился. Не прошли они вдоль берега и двадцати шагов, как увидели впереди женщину. Она сбежала вниз по крутому береговому склону и крупно зашагала к середине Невы.

— Вот и тропа! — обрадовался Глебка. — Наверняка тетя из той деревни. Догоним?

Глаша схватила его за рукав.

— Глебушка! Это — Графинька!

Если бы женщина хоть раз оглянулась, она заметила бы ребят, потому что спрятаться было некуда. Но Графинька торопилась и не думала, что кто-нибудь в эту весеннюю пору будет бродить по непрочному льду, да еще в таком глухом месте. Она дошла до торосов и исчезла в них.

Вскоре к этому же месту, где тропка врезалась в высокий вал из нагроможденных друг на друга льдин, добрались и Глебка с Глашей. Теперь они точно знали, что где-то впереди, невидимый отсюда, стоит во льду буксир, который Графинька назвала ковчегом.

И они его увидели.

Осторожно продвигаясь по извилистой тропе среди ледяных сопок, Глебка и Глаша дошли до большой полыньи, от которой к правому берегу был прорублен узкий канал. Еще один поворот тропы, и Глебка остановился. Здесь кончались торосы. Канал тянулся через ровное ледяное поле к высоким сваям, у которых стоял буксир.

Становилось все темнее, но Глебка и Глаша, спрятавшись в торосах, все-таки рассмотрели на борту буксира знакомую надпись: «Холерные больные». Над ней, ощерив зубы, улыбался тоже знакомый череп.

— Надо обойти! — шепнул Глебка.

Они пробрались между торосов в сторону от буксира и там ползком пересекли ровное ледяное поле. Сделав этот крюк, они берегом среди кустов вновь приблизились к буксиру. И на этом борту виднелась такая же надпись. Людей на палубе не было, только в ходовой рубке стоял широкоплечий матрос.

— Жди! — приказал Глебка Глаше. — Я — за Дубком!

НА БАЗЕ

Глебка и Глаша не ошиблись: надпись сделал Юрий. Она была сигналом бедствия, отчаянным и тайным криком о помощи. Эту хитрость Юрий придумал, когда окончательно понял, что и карлик, и оба матроса, и женщина — все они никакие не чекисты, а воровская шайка, ловко обманувшая и его, и многих других людей.

Долго он глушил в себе тревогу и радовался, когда подмечал что-нибудь, подтверждающее искренность и честность Бессонова. Случай с хирургом он расценил как бесспорное опровержение всех сомнений. Если бы к хирургу явились преступники, разве их остановила бы какая-то бумага? От воров и бандитов охранных грамот не существует!

Юрий тогда успокоился. Он даже задремал, сидя в санях, а проснувшись, увидел, что они выбрались за город и по ухабистой дороге медленно движутся вдоль Невы.

— Еще не приехали? — удивился он.