Изменить размер шрифта - +
Но теперь я протиснулся вниз, в кабину мимо зазубренного края дыры на таком близком расстоянии от него, что смог уловить запах оплавившейся стали, и тяжело пролетел последние несколько футов. Я посветил вокруг себя – снаружи, с четырех сторон лифта, было еще больше кирпича, дранки и штукатурки, наваленных как обломки прошлого. И тут я заметил кое‑что валявшееся в углу, осколок зеленого камня, и подобрал его. Это был кусочек резного нефрита около полутора дюймов длиной. Голова лошади с отломившимися ушами. Я, разумеется, помнил, что в отчете детективов упоминался найденный в нагрудном кармане Саймона отбитый кусочек нефрита. Возможно, оба осколка были фрагментами одной и той же статуэтки или фигурки. Я сунул этот кусок зеленого камня в карман и оглянулся, чувствуя себя круглым дураком. В лифте больше ничего не было.

Ничего, кроме панели с кнопками этажей. Так почему бы не открыть ее, раз уж ты здесь? Отвертка оказалась совершенно бесполезной; винты, ввинченные в латунную крышку, были специально изготовлены таким образом, чтобы идиоты с обычными отвертками не могли вскрыть панель. Тут требовался инструмент, сделанный на заказ. Поэтому я подошел к панели с кувалдой, согнувшись в три погибели, чтобы суметь просунуть лом и отодрать крышку тремя энергичными рывками. Хотя я и ничего не смыслю в спутанных клубках соединенных концами электрических проводов, особенно в электропроводке семидесятилетнего лифта, я вполне способен распознать установленную на скорую руку миниатюрную видеокамеру с оптическим кабелем, налаженную для съемки через отверстие отсутствующей кнопки десятого этажа и соединенную проводами с силовой установкой лифта. У меня настолько замерзли руки, что я не решился отсоединить кассету с лентой от магнитной головки записи и привода, который перематывал пленку вперед. Чтобы согреть руки, я сунул их в карманы брюк и заметил, что механизм удерживает пленку с помощью подпружиненного рычажка; и как только я понял это, ничего не стоило засунуть туда отвертку и отжать рычажок. Пленка выпала прямо мне в руку. Я перевернул ее; на этикетке рукой Саймона Краули были выведены четкие печатные буквы: ПЛЕНКА 78 (ИСПОЛЬЗОВАНА ПОВТОРНО).

– Эрнесто, Ричард! – закричал я через черную дыру надо мной прямо в ночь.

– Тут мы!

– Начинайте все забрасывать в грузовик.

 

Газета никогда не закрывается. Никогда. (Она может скончаться,  если владелец обанкротится и не найдется нового покупателя, но она никогда не закрывается.) Всегда может произойти что‑то новое. Армии, перемещающиеся по ночам, землетрясения в Турции, убийства знаменитостей, все, что угодно. Если Бруклинский мост начнет рушиться в четыре часа утра, фотограф газеты будет там через десять минут. Высадив Эрнесто и старину Ричарда на их окраине, я поставил украшенный вмятинами фургон в редакционном гараже, как раз на месте, забронированном для финансового директора – толстого коротышки, который, как всем было известно, украсил свой дом на Лонг‑Айленде восемью тысячами рождественских лампочек. Дежурный служитель гаража проснулся и выпучил глаза, а потом осторожно присел в своей будке, пытаясь понять, не убийцы ли это нагрянули. Я помахал ему рукой. Он выбрался из будки:

– Да вроде бы сегодня уже слишком поздно, мистер Рен.

– Всегда вроде бы слишком поздно.

– А вот в этом я с вами вполне согласен.

Наверху, в редакции новостей, в отделе, занимающемся городскими новостями, в облаке сигаретного дыма сидел Бобби Дили, склонившись над моделью самолета с пончиком во рту и приклеивая крошечное колесико к шасси. При этом вполне возможно, что некоторое количество клея попадало и на пончик тоже. Телефонная трубка была прижата к его уху, тем не менее он, по‑видимому, больше интересовался трескучими, перекрывавшими друг друга голосами на его полицейском сканере. На одном экране перед ним прокручивались сводки «Ассошиэйтед Пресс», на другом беззвучно воспроизводился отчет Си‑эн‑эн.

Быстрый переход