– Вы – изобретательная женщина.

– Да. – Она старалась не думать об этом. – Вы когда‑нибудь видели его фильмы? – спросила она.

– Нет. У меня никогда не было возможности много бегать по кино.

– Но вы хотя бы слышали о нем?

– Конечно. Я знаю, что он был в некотором роде эпатажным режиссером и плохо кончил.

Она раздраженно кивнула.

– Извините, – сказал я. – Но я не могу следить за всеми голливудскими звездами. Я имею в виду, за такими, как этот Ривер Финикс и Курт Кобейн…

– Саймон не  был так называемой голливудской звездой.

– Ну да.

– А вы знаете, кем был Саймон, вы способны понять,  кем он был?

Семнадцать месяцев назад, когда умер Саймон Краули, я натирал себе мозоли на заднице в газете и жутко не высыпался, потому что только что родился Томми и у нас стало двое маленьких детей, не дававших нам спать ночи напролет. А посему нет, я не был способен понять, кем был Саймон Краули, во всяком случае в том смысле, в каком хотелось его прелестной вдове, и она прочитала это на моем лице.

– Подождите минутку. – Она вышла из комнаты и почти тут же вернулась с гигантским альбомом для вырезок дюймов шесть толщиной. – Это все вам объяснит.

Кто‑то сохранил все журнальные и газетные статьи. Да, здесь было все. Саймон Краули, напомнили мне, был молодым нью‑йоркским режиссером с громким именем. Он получил известность благодаря нескольким новаторским малобюджетным фильмам, ставшим культовыми хитами, а затем был открыт корпоративной махиной Голливуда. Я просматривал статьи по диагонали, отмечая про себя некоторые образчики стиля – исступленные восторги, нагромождения комментариев, ложная многозначительность. Ну, до чего же все‑таки дурацкие журналы в Америке, нет, в самом деле, как они беспомощно раболепны! Однако я продолжал чтение. Первый фильм Саймона Краули, «Большая услуга», продолжительностью всего сорок четыре минуты был снят на неэкранированных кусках пленки, называемых обрезками, списанных или проданных другими режиссерами. С помощью актеров‑добровольцев и технического персонала Краули написал и поставил историю о юном помощнике официанта в шикарном ресторане, который увлекся зрелой женщиной – постоянной посетительницей этого ресторана. Женщина лет сорока, богатая, все еще пользовавшаяся довольно большим успехом, в конце концов замечает чрезмерную предупредительность помощника официанта и позволяет ему думать, что он соблазняет ее, до заключительной сцены, когда… конец я пропустил. Для работ Саймона Краули – и это признавалось во всех статьях – были характерны персонажи, чья жизнь протекала на грани между светлой и темной сторонами жизни большого города. Сам Краули был единственным сыном супружеской пары, принадлежавшей к рабочему классу, и вырос в Квинсе. Его отец ремонтировал лифты, а мать работала на общественных началах в католической школе, и оба они вели скромную и благочестивую жизнь, не выходившую за рамки общепринятого уклада. Мать рано умерла, отец неизменно оставался человеком долга. Саймон же рос странным и непослушным мальчиком, он был способным ребенком, но на него навевали скуку все занятия, кроме искусства; еще подростком он связался с миром авангардистских групп, работал помощником официанта в различных ресторанах, посещал киношколу нью‑йоркского андеграунда. На его второй фильм, «Мистер Лю», обратил внимание агент самой могущественной голливудской фабрики талантов на одном из кинофестивалей, и тем самым предначертал его путь наверх по ступеням славы. С черно‑белых фотографий работы Анни Лейбовиц, помещенных в «Вэнити Фэр», смотрел человек небольшого роста, хилый, с впалой грудью, словно он курил сигареты лет с восьми (а так оно и было на самом деле, говорилось в статье); его лицо с черными бровями под копной черных волос, казалось, бросало вызов любому, кто осмелился бы описать его уродство.