|
– А что такое дух? – Это, у‑у‑у – вот, солнышко. – Съишком гоячее! – Оно не слишком горячее! – Что такое дух, мамуся? – Подуй на него, солнышко. – Съишком гоячее! – Просто подуй на него. – Падуй?» Из колонки сегодня ни черта не получится, так что я, пожалуй, сделаю несколько звонков, поваландаюсь в редакции, оплачу счета. Ну, вставай же, ты, дерьмо! Так, все еще в стельку. «Дух – это… это твое сердце, сладенькая моя, это то, что ты есть. Но, мамуся, когда ты умрешь, твой дух полетит домой к Богу? – А, тебе кто это сказал? – Не помню. – Это Джозефина тебе сказала?» Вот чертова тварь, эта приходящая няня со своей смесью вуду и католицизма. «Ты делаешь а‑а, солнышко? – Не‑а. – Мне кажется, у тебя кака в подгузничке». Сделать несколько звонков, отправить по почте чек по закладной. «Нет, каки в штанишках нет». Забыть женщину, которую ты теперь вспоминаешь как самую красивую женщину, которой ты ни разу не обладал. «Давай посмотрим, солнышко, ты съел слишком много яичек. – Я не делал а‑а! – Думаю, ты обкакался». Глаза голубые, как почтовый ящик. Ты все еще вдрызг пьян, но я верю, что ты можешь… встать, давай вставай, тебе это по силам, я могу, я пытался, я садился, я возвращался снова в игру под названием «жизнь», и на линии снова возник Бобби:
– Портер, у меня женщина, застреленная прошлой ночью в Верхнем Вест‑Сайде, в китайской прачечной. Возможно, любовник. – Ну и что в этом интересного? – спросил я, щурясь на солнце, светившее прямо в окно. – Убитая держала в руках свое подвенечное платье. Я свесил ноги с постели. Год от года они становятся все безобразней, да еще эти постоянно врастающие ногти. – Чем она занималась? – Я продолжил расспросы. – Бухгалтер, возраст тридцать два года. – А любовник? – Сотрудник страхового агентства. Пятьдесят шесть лет. – Она интересовалась мужчинами в возрасте? – Может быть, у нее в свое время папаша свалил. – Бобби, ты, как я понимаю, жуешь пончик. – Ara. – Неужели ты начал отмывать руки от типографской краски! – А зачем? Они у меня в кофе, так что один черт. Я вздохнул: – Известно, где он находится? – Нет, но его ищут. Я встал и услышал, как под ногами захрустели обжаренные фруктовые колечки. – Телевидение, случаем, не рыскало там прошлым вечером? – Поздно было слишком. – А подвенечное платье, о котором шла речь, это пикантная приправа? – Вот именно. Я его припас специально для тебя. – Ну что ж, может, и сгодится. – Точно сгодится. Это же романтический флер. Ты ведь любишь романтический флер. Одеваясь, я услышал, как внизу хлопнула дверь. Это пришла Джозефина и начала топать, стряхивая снег с ботинок. У нее был ключ от калитки в стене. «Доброе утро, как поживает мой маленький дружок? – А у меня яички. – Он только что справился с омлетом». Джозефина – необъятная черная глыба с Гаити. Мы нашли ее, когда Лайза на седьмом месяце ждала Салли, и наняли следить за чистотой нашего дома. Джозефина прибыла – громадная, почтительная и немного стесненная синей девической формой, которую ее заставили надеть. И хотя она приходила убирать дом только один день в неделю и успела побывать у нас всего пару раз, а я видел ее лишь мельком, уходя на работу, но она мгновенно составила себе мнение, что я выдохшийся и слишком старый (это притом, что ей самой под пятьдесят), чтобы заниматься уборкой домов. |
