— А какой смысл тебе увольняться?

— Нервы поберечь, — выкрикнула Лариска, покраснев; щеки у нее стали такими пунцовыми, что я даже испугалась.

— Что ты так орешь?

— Извини, — сказала она, медленно возвращаясь к своему обычному цвету лица. — Меня уже достали душеспасительными беседами. Думаешь, мне хочется увольняться?

— Ну, не увольняйся, раз тебе не хочется, — примирительно заметила я, но Лариска опять начала наливаться краской.

— Тебе хорошо рассуждать, сидишь себе на следствии, процессуально самостоятельное лицо, — сварливо заговорила она, — а я повязана по рукам и ногам. Ты же знаешь, какое у нас следствие! Про тебя с Лешкой не говорю, но я же в суд хожу в основном по милицейским делам. Это юмор в коротких штанишках, а не следствие! Путают статьи, о руководящих разъяснениях Верховного суда понятия не имеют… Да что там постановления Пленума, кодекс бы просто почитали…

— Лариска, — прервала я ее, — ты ведь тут работаешь невесть сколько времени; следствие всегда было таким, что ж тебе сейчас увольняться приспичило?

— Да раньше хоть на доследование можно было дело отправить, брак немножко пообтесать. А теперь? Только оправдывать. Читаешь дело и понимаешь, что совести не хватит при таких доказательствах настаивать на осуждении. Вот и отказываешься от обвинения.

— Ну и что? — я все еще не понимала глубины проблемы.

— А вот то! В горсуде целую кучу убивцев оправдали, выпустили из-под стражи в зале суда. Суд ведь теперь не может выйти за пределы обвинения, а коллизии всякие бывают. Слышала про дело Краско и Потехина?

Я слышала. Краско и Потехин были обыкновенными гопниками, никакими не мафиози, не олигархами, и адвокаты у них были по назначению. Эти двое в подвале с особой жестокостью замочили случайного собутыльника. Один бил ногами, а второй ножом, именно он причинил потерпевшему смертельные раны. Так и вменили им на следствии совершенные ими действия: Краско — то, что он наносил потерпевшему удары ногами по телу, а Потехину — что он нанес потерпевшему несколько ударов ножом в жизненно-важные органы, причинив смертельные повреждения. Они на следствии вину признавали и раскаивались. И вдруг в суде встает Краско и заявляет, что это он бил потерпевшего ножом, а Потехин следователю сказал не правду, желая помочь своему товарищу: тот ранее трижды судим, и серьезная статья грозит ему длительным суровым заключением. Они посовещались, и Потехин решил взять вину в нанесении ножевых ударов на себя, мол, ему, как несудимому, меньше дадут. А в суде у Краско заговорила совесть, и он рассказал все, как было. Но следствие-то вменило именно так: Краско — удары ногами, Потехину — нож. И суд от этого обвинения отступить не может.

— И вот, представляешь? Судья их обоих оправдывает, конвой открывает двери клетки, а те в решетку вцепились — мы никуда не пойдем, мы человека убили. Насилу их вывели из-за решетки, они оба плачут и говорят, что если бы знали, что так все обернется, никогда бы правду не сказали…

— Так вот, судьи тоже плачут, а оправдывают. Да плюс прокуроры есть такие принципиальные — р-раз, и отказался от обвинения.

— Да, суд ведь теперь связан позицией прокурора, это раньше он мог продолжать слушание дела, даже если прокурор отказался обвинение поддерживать, и никто не мешал суду вынести обвинительный приговор.

— Да, теперь по закону — отказался прокурор, и дело подлежит прекращению. А если прокурору хорошо заплатить, он и без видимых причин откажется от обвинения; Вот и все, вопрос решен. Кто мешает прекратить дело на убийцу, насильника, взяточника, обеспечить себя до пенсии, а потом уволиться, и даже не надо будет ничего объяснять начальству!

— Но ты-то денег не берешь! — сказала я Ларисе, и она чуть не разрыдалась:

— Да не в этом суть! Бывают дела, по которым грешно обвинение поддерживать! Это надо себя не уважать!

— Так не поддерживай, откажись от обвинения, закон-то позволяет.