Подобные штуковины продавались в магазинах для художников. Череп казался хрупкой гипсовой моделью, по которой начинающие скульпторы и рисовальщики изучают строение человеческого лица. Часто их покупали просто для того, чтобы поразить гостей оригинальным интерьером. Игорь видел такие пару раз у друзей. Подросток осторожно взял в руки череп и поразился тому, что он был достаточно легким. Материал скорее напоминал скорлупу, чем гипс. Казалось, череп в любую минуту может рассыпаться в прах, но по какой-то неведомой причине все еще сохраняет форму.

Головкин усмехнулся и запер дверь, окончательно решив, что жертва отсюда уже никогда не выйдет. Теперь убийцу надежно защищали стены, и его переполняло острое, пьянящее чувство безграничной власти. Только он, и никто другой, мог сказать, как долго продлится жизнь пленника. Игорь не сопротивлялся, надеясь, что все быстрее закончится, если он будет повиноваться. Надругавшись над подростком, Головкин велел ему подниматься наверх. Мальчику казалось – еще несколько минут, и он окажется на свободе, в реальном мире, за пределами железных стен пыточной камеры, но в ту секунду, когда он протянул руку к люку, его шею сдавила удавка. Игорь начал задыхаться, в глазах все поплыло, однако в последнее мгновение под его ногами оказалась твердая опора.

В течение нескольких часов Головкин издевался над жертвой, исследуя предел возможностей человеческого организма, следуя своим зверским желаниям и наслаждаясь страданиями несчастного. Через какое-то время подросток потерял сознание и уже не очнулся. Изувер терзал его тело еще очень долго. Более всего Головкина завораживала тонкая, чистая, бледная кожа, благодаря которой уже мертвый мальчик казался причудливым изваянием, а не человеком.

Спустя несколько часов стало очевидно, что пора со всем этим заканчивать. Пару раз Головкина отвлекали мужские голоса, раздававшиеся возле гаража: двое обсуждали, стоит ли зайти к Сергею и предложить ему присоединиться к их компании; стучался в дверь сосед, который хотел попросить стамеску.

Поздно ночью послышались новые голоса. Эти люди явно куда-то спешили.

– Пойдемте, Борис Николаевич, – примирительно произнес кто-то негромко.

– Снести к чертовой матери, – категорично заявил другой человек, явно привыкший отдавать приказы.

Головкин замер в своем убежище, но ночные визитеры не спешили уходить. Лишь спустя двадцать минут все вокруг утихло. Была поздняя ночь, и убийца приступил к расчленению трупа. Этот процесс представлялся ему крайне увлекательным. Он со знанием дела извлекал органокомплекс, надрезал и препарировал тело, сантиметр за сантиметром стирая с лица земли бледного сутулого подростка с темными волосами, ангельским лицом и открытым взглядом. Расфасовав останки по пакетам, убийца погрузил их в машину и вернулся в гараж, чтобы забрать одежду и хоть немного прибраться. В подполе остались джинсы и куртка Игоря, карманы которых были набиты всякой всячиной. Здесь были монетки, камушки, ручка и складной нож – непременный атрибут каждого советского подростка. Головкин бросил было весь этот хлам в один из пакетов, но потом передумал. Ему хотелось сохранить на память как можно больше сувениров, благодаря которым можно было воскресить в памяти пережитое этой ночью. Будь это возможно, он оставил бы себе и сам труп, но подобное казалось нереальным. Управившись с уборкой, Головкин выбрался наверх и запер гараж. Уже отъезжая, он вдруг заметил, как что-то белеет на ящике, служившем в качестве столика. Беспорядочно сваленные на нем вещи были примерно одной цветовой гаммы: всех оттенков грязного – от хаки до бордового. Однако нечто привлекало взгляд. Это был букет тюльпанов, купленный Игорем у пожилой торговки, которой нечем было кормить сына-инвалида. Букет был единственным, что здесь оставалось чистым и живым.

Утром следующего дня, когда Головкин пришел на работу, его попросили зайти в кабинет начальника смены.