А может, он и правда в несознанке был, он ведь тогда так набрался, что на следующее утро лыка не вязал. Они же в тот вечер на троих, считай, ящик перцовки прикончили. А этому еще мало показалось, бегал к ларьку, хотел в долг у Сеньки еще водки взять, а тот ему отказал. А молдаванин, говорит, разозлился страшно, ругался почем зря… А на обратном пути ему и попалась банкирша со своими красивыми часиками…
— Тогда почему банкира в кутузке держат? — полюбопытствовала я. А что, вполне логичный вопрос.
— Банкира? — Анискин поскреб пятерней затылок. — Да в таких делах всегда подозрение сначала на мужа падает, вот его и взяли.
— А чего ж теперь не выпустят?
— Да выпустят его, выпустят, — отмахнулся он от меня, — не сегодня-завтра, не переживайте.
Я вспыхнула:
— Да я и не переживаю, просто как-то все странно. Взяли, потому что так принято, когда убийца совсем другой… И еще… А та, вторая женщина, про которую в листовке написано, ее что, тоже молдаванин убил?
Анискин поскучнел:
— Ох, какие вы скорые, так вам сразу все и выложи. Прыткие, как тот московский следователь: пришел, увидел, победил. Мы всю работу сделали, а он теперь будет отчитываться, что маньяка поймал. Хочет, чтобы про него в газетке пропечатали и портрет в анфас поместили. Рожа-то у него смазливая, только в нашем деле рожа не главное, надо, чтобы в котелке смекалка водилась…
— Это точно, — поддакнула Нинон, — я же говорю, странный он какой-то. Пока мы разговаривали, он то бледнел, то краснел и глаза все время в сторону отводил. Не люблю я, когда глаза отводят…
На мой взгляд, в таком поведении моего коварного возлюбленного-обманщика ничего странного не было, но я не стала разубеждать Нинон, поскольку для этого мне пришлось бы рассказать ей о наших отношениях, а я обещала Андрею держать рот на замке. И я сдержу свое слово, хоть он того и не стоит.
Местный Анискин поднялся с кресла и водрузил на лысину форменную фуражку:
— Спасибо за угощение, мне пора.
— Может, еще пятьдесят грамм? — встрепенулась гостеприимная Нинон.
— Нет, — отказался местный Анискин, — первые пятьдесят грамм — это на пользу, а следующие — во вред… — Впрочем, по лицу его было заметно, что он колеблется. — Ну бывайте, уважаемые.
Мы с Нинон проводили его до калитки, помахали вслед и вернулись на террасу.
— Значит, Остроглазова выпустят, — задумчиво произнесла Нинон и принялась убирать со стола, заметив:
— Что-то наш сегодняшний завтрак плавно перешел в обед.
— Давай помогу, — предложила я.
— Да что тут делать? — беззаботно отозвалась Нинон. — Ты отдыхай.
— Что-то я уже утомилась отдыхать, — призналась я со вздохом. — Может, тебе что-нибудь прополоть нужно? — В моем нынешнем состоянии мне просто необходимо было чем-то себя занять.
— Прополоть? — Глаза Нинон округлились. — Нет, полоть у меня нечего. Вот только… Если хочешь, можешь собрать оставшуюся на кустах смородину, а то она скоро осыпаться начнет. Одно ведро у меня уже собрано.
— Годится, — согласилась я, — пойду немного подремлю, а после обеда займусь твоей смородиной.
Подремать немножко мне не удалось. Я провалялась на софе до самого заката, а когда встала, голова моя просто раскалывалась, так что сбор урожая пришлось перенести на завтра. Тогда-то я и сделала одно открытие.
Глава 9
Открытие представляло собой дыру в заборе, отделяющем владения Нинон от банкирских. |