Отчаянно нагуталиненный Отелло метался в опасной близости от рампы и в порыве дикой ревности грозно щерился то на Эмилию, то на Кассио, а то вообще на третьего секретаря райкома, сидевшего по правую руку от Ба.
– Кхм кхм, – волновался третий секретарь райкома. Ба на каждый «кхм» раздраженно косилась на него и остервенело обмахивалась пластиковым веером.
В какой то момент безостановочных метаний с уха Отелло слетела тяжелая серьга и покатилась по сцене.
– Не нагибайтесь! – крикнул Яго и, подняв серьгу, собственноручно нацепил ее на ухо Отелло.
– Благодарю! – не растерялся Отелло.
– Каспарьяна, наверное, радикулит разбил. Вот Яго за него и нагибается, – зашептал кто то сзади.
Вообще народ очень бурно реагировал на действо, развернувшееся на сцене. В волнующий момент убийства Дездемоны люди в зале повскакали с мест.
– Она не виновата! – крикнула одна особенно впечатлительная зрительница.
– Мужику лучше знать, – зашикали на нее мужчины.
Мы с Маней выплакали себе все глаза.
– Какая несправедливость! – перешептывались мы. – Почему он поверил Яго, а не Дездемоне!
Каринка весь спектакль сидела со скучающим видом и оживилась, только когда Отелло полез душить Дездемону.
– Слабак, – фыркнула она, – придушить нормально ее не смог, пришлось потом еще ножом закалывать!
И, пока Дездемона лежала на смертном одре с кинжалом под мышкой и, будучи бесповоротно мертвой, вздымалась грудью на весь зрительный зал, Каринка напряженно ждала, когда же с кровати закапает кровь. Так и не дождавшись крови, сестра фыркнула и окончательно разочаровалась в спектакле.
– Постановка дрянь, – при выходе из театра вынесла вердикт Ба, – но как Люся хрустела пальцами! Аж уши закладывало. Ей определенно нужно показаться врачу.
Выслушав наш отчет о спектакле, мама принялась с удвоенной силой уговаривать отца переехать в Ереван.
– Юра, я хочу для своих детей лучшего будущего. Театры, концерты, картинные галереи… – перечисляла она.
– Женщина, – прогрохотал папа, – у тебя есть два варианта: или живешь со мной в Берде, или со мной – в Берде. Выбирай.
– Неуступчивый бердский ишак! – рассердилась мама.
– Кировабадци! – не остался в долгу отец.
А потом в наш город приехали телевизионщики первого канала Армении. Снимать фильм о жизни провинциального городка и его жителей. Сначала они отсняли интервью с первым секретарем райкома, а потом попросили посоветовать им семью, о которой можно снять небольшой сюжет.
– Нам такую семью, которую не стыдно было бы на всю республику показать, – предупредили они.
– Есть у нас на примете хорошая семья. Многодетная, интеллигентная, а главное – уважаемая. Одну минуточку, – первый секретарь райкома поднял трубку, – Драстамат Арутюныч, как ты думаешь, согласится твой Юрик сняться для телевидения? Ну что ты сразу пугаешься? Сына, говоришь, хорошо знаешь? Откажет, говоришь? Тебе откажет, а мне не откажет, я его с пеленок знаю. Ну и что, что ты тоже его с пеленок знаешь! Ты отец, а я как никак дядя Арменак. – Сегодня погуляем, туда сюда, – положил трубку Арменак Николаич, – попробуете нашей кизиловки , шашлыков на свежем воздухе покушаете. А завтра, часам к пяти, поедете домой к Юрику.
– Нам бы лучше с раннего утра к ним заехать, – подал голос доселе молчавший молоденький оператор, – снимать долго.
– Тебя как зовут, сынок? – ласково обратился к нему Арменак Николаич.
– Альберт.
– А по батюшке?
– Альберт Сергеевич, кхм, – заволновался оператор.
– И родился ты в Ереване, да, сынок? И далее Араратской долины никуда не выезжал, да? И от мамкиной титьки недавно оторвался, да, Альберт Сергеевич?
Альберт Сергеевич вспотел, как мышь под метлой. |