Однако внезапно подумал: а зачем удирать, никто ведь не знает, что он самовольно оседлал жеребца.

А открытая машина приближалась медленно. В ней сидели люди в незнакомой форме с погонами. Это были не немецкие солдаты, и красные звезды блестели на фуражках.

Но почему погоны?

Вдруг Миша вспомнил: когда-то слышал, что Красная Армия перешла на новую форму, теперь солдаты и командиры вместо петлиц носят погоны...

Неужели эти военные свои?

Машина остановилась посередине брусчатки в нескольких шагах от парня, конь храпел и пятился от нее. Миша натянул удила, теперь уже точно зная, что наконец увидел своих. Вон и шофер — не в фуражке, а в знакомой с детства пилотке с красной звездой. Но почему смотрит на него исподлобья, отчужденно, даже со злостью, ведь он, Мишка, свой! Может, они недовольны тем, что он работал на немцев? Так что же мог сделать, если его насильно вывезли сюда? Схватили в Киеве и вывезли... Правда, мама поехала вместе с ним, однако можно ли осудить за такое мать?

К тому же он обязательно искупит свою вину. Ведь немцы еще сражаются под Бреслау и Берлином, и он сможет стать солдатом, по крайней мере не хуже юноши, сидящего за рулем машины и враждебно поглядывающего на него.

Но о чем спрашивает командир, находящийся на заднем сиденье?

Миша сообразил: командир говорит по-немецки, на чистом немецком, как Кальтц или сам фон Шенк. Но почему по-немецки, если красные звезды? И чего он хочет?

— Вы из Гарца? Там живете?

— Нет, я из Штокдорфа, — ответил Миша невольно тоже по-немецки. — Хутор вот там... — Он показал рукой налево, где виднелись красные черепичные крыши.

Офицер, спрашивавший его, повернулся к своему соседу. Сказал:

— Этот немчик с того хутора, — кивнул в сторону Штокдорфа. — Надо расспросить его...

До Миши дошло: они говорят по-русски. Значит, в самом деле свои, но почему обзывают его немчиком?

— Да я свой! — крикнул вдруг тонким голосом, почувствовав, как тяжелый клубок подкатился к горлу, глаза налились слезами, и молвил совсем тихо, чуть ли не шепотом: — Свой я, с Украины...

Чернявый военный, сидевший спереди, положил шоферу руку на плечо, и тот заглушил мотор.

Видно, чернявый был тут самым главным. Он смерил Мишу внимательным и, как показалось парню, сердитым взглядом, затем спросил:

— Давно тут?

— Да с сорок второго... — смутился Миша. Почувствовал, что радость и торжественность, буквально излучавшиеся им, сразу исчезли, вместо них ощутил тревогу, и чувство вины охватило его.

— Откуда? — Военный соскочил с машины и подошел к Мише.

Ему стало неловко от того, что возвышается над командиром, он сполз с жеребца и ответил тихо, словно был виноват именно в этом:

— Из Киева.

Командир бросил взгляд в сторону Гарца.

— Военные там есть? Немецкие воинские части?

Миша энергично замотал головой.

— Все военные удрали, — сообщил он радостно. — И не только военные. Наш управляющий тоже и много немцев из деревни... Только пятки засверкали.

Командир поглядел на Мишу задумчиво, будто взвешивая, насколько можно ему верить.

— Конь у тебя хороший... — протянул он руку к морде жеребца, чтобы погладить, но тот оскалился и попытался укусить. — Породистый конь, не деревенский.