Запер входную дверь и положил ключ в условленное место. Сбежав с крыльца, уже хотел обойти дом — там, за кустами крыжовника, две доски в заборе держались на честном слове, дыра вывела бы его в переулок. Гаркуша знал это, хотя ни разу еще не пользовался таким запасным выходом. Но именно в этот миг заскрипела калитка, донеслось покашливание, и Гаркуша недовольно остановился. Надо же такое: в самый неподходящий момент принесло старика.

Впрочем, подумал Гаркуша, пусть на этом кончатся его неприятности, с этим еще можно смириться.

— Вы, Сергей Петрович? — спросил он, хотя и видел уже, что хозяин приближается по дорожке.

— Куда собрались, пан майор?

— На ночное дежурство.

— А Федор?

— Поехал в командировку. Ключ я оставил.

— Когда вернетесь?

— Завтра, — ответил он, зная, что уже никогда не видеть ему этого уютного домика с простоватым и добрым дедком-хозяином. — Или послезавтра, — уточнил на всякий случай.

— Возвращайтесь скорее, без вас грустно.

— Никуда мы не денемся, — бросил Гаркуша небрежно и направился к калитке, нащупав пистолет в кармане шинели. Не спеша пересек улицу, но не свернул, как обычно, к трамвайной остановке, а подался в город безлюдными кривыми переулками. Ибо знал: береженого и бог бережет.

22

Возвращаясь к разъезду, Толкунов попал на лесную поляну, сплошь покрытую желтыми и розовыми цветами. Шел, топча их сапогами и раздвигая полами шинели. И вдруг у него мелькнула мысль. Она была настолько непривычной и даже абсурдной, что Толкунов улыбнулся про себя, удивившись: неужели он может думать о таком? Прибавил шагу, рассердившись, но навязчивая мысль не исчезала. Наконец капитан остановился, опустился на колени и сорвал несколько маленьких красноватых цветочков, напоминавших гвоздику, понюхал — запах понравился, цветы также, и Толкунов нарвал чуть ли не на одном месте целый букет. Подровнял ножом стебли, достал из кармана газету и, оглянувшись, словно кто-то мог застать его за постыдным занятием, завернул цветы.

На разъезде розыскников ожидала старая и потрепанная полуторка. Они залезли в кузов и накрылись не менее старым и потрепанным брезентом. Грузовик отъехал, подпрыгивая на выбоинах. Капитан Сулимов что-то спросил у Толкунова, но тот сделал вид, что спит. Он и правда задремал, зажав под мышкой немного примятый букет цветов.

Они вернулись во Львов, когда уже стемнело, голодные и уставшие. Предполагали, что Карий сразу захочет выслушать их, однако полковника не было; озабоченный и явно расстроенный чем-то лейтенант Щеглов предупредил, что их ждет обед.

Сулимов обрадовался, Толкунов тоже не возражал против горячего борща. Он, правда, попробовал выведать у Щеглова причину его плохого настроения, но лейтенант отделался ничего не значащими словами, откровенно уклоняясь от разговора, и капитан даже обиделся на него.

Толкунов быстро съел горячий борщ, не мешкал и со вторым. Сулимов поглядывал на него насмешливо. Капитан подумал, что Сулимова развеселили цветы, положенные на стол и предательски выглядывавшие из-под газеты, но тот, оказывается, думал совсем о другом и высказал свои мысли довольно прямо:

— Не спеши, капитан, тут, кажется, что-то горит, и не попасть бы нам под горячую руку. Снова куда-то под Залещики, а ночи холодные, и в лесу сыро.

Перспектива провести еще одну ночь где-то под кустом в овраге не очень привлекала Толкунова, но безапелляционность Сулимова не понравилась ему. Он пробурчал в ответ что-то невыразительное, подхватил увядший букет, спрятал под шинель и возвратился в приемную, и вовремя, так как в раскрытых дверях кабинета Карего стоял сам полковник, что-то приказывая Щеглову, и, не прерывая разговора, показал жестом, чтоб капитан зашел к нему.