— И что же?

— Они присылают нам заявки…

— А сами приезжали когда-нибудь?

— Да. Приходили в наш детский дом посмотреть на наших сирот. Ведь нашим детям действительно очень нужна помощь. Они лишены детства, а там, на Западе, богатые страны, богатые люди. Там неограниченные возможности для полноценного развития ребенка…

— Понятно. И сколько детей выехало в последней группе? — Николай улыбнулся про себя: как здорово пригодилось ему теперь умение Банды «раскручивать» людей, а тот допрос, который устроил когда-то старший лейтенант ФСБ России Бондарович в присутствии друга-журналиста, научил Николая многим хитрым штучкам и тонким психологическим приемам. Теперь, кажется, все это срабатывало, лишний раз доказывая, что Самойленко оказался неплохим учеником.

— В какой группе?

— В Италию.

— А-а, эта…

— А были еще?

— Да. Были.

— Куда?

— В Германию несколько раз, в Австрию…

— А в Италию сколько детей поехало?

— Я не помню. Примерно двадцать.

— Они ехали, заранее зная, что в Одессу больше никогда уже не вернутся?

— Это не правильная постановка вопроса. Вы думаете, что наше государство бросит своих детей на произвол судьбы в чужой стране? Каждая семья, усыновившая ребенка, находится под строгим контролем наш их дипломатов и специальных представителей…

— И все же?

— Они еще слишком маленькие, чтобы осознавать такие понятия, как Родина.

— Хорошо. Я задам другой вопрос — семьи, в которые они ехали, уже знали своих детей?

— Насколько мне известно, да.

— И воспитатели, которые сопровождали детей, знали о том, что увозят, так сказать, «новых итальянцев»?

— Да.

— А я могу узнать фамилии воспитателей, которые сопровождали группу в Италию?

— Конечно. Да, правильно, поговорите лучше с ними. Они ездили туда на целый месяц. Раздав детей по семьям, они еще несколько недель помогали детям адаптироваться в новых условиях, привыкать к новым родителям.

— Так кто же все-таки ездил?

— Об этом вам расскажет мой заместитель. Пройдите лучше к ней.

— Вы имеете в виду Наталью Андреевну? — Самойленко на мгновение заглянул в блокнот, вспоминая фамилию и стараясь тем самым продемонстрировать Трофимчуку свою полную осведомленность во всех его делах. — Герасименко?

— Да-да, она вам поможет.

— Ну что ж. Большое спасибо за беседу… Только вот объясните мне, пожалуйста, зачем же вы на Кашицкую-то накричали, а?

— Я ни на кого не кричал. Мы с ней просто побеседовали о Виталике…

— А-а, так вы все-таки помните, как зовут Корабельникова?

— Нет… То есть да… То есть, я хотел сказать, вы же сами мне сказали! — на Трофимчука было жалко смотреть — он уже вконец запутался и теперь сидел красный, потный, весь какой-то дерганый и нервный. Теперь он совсем не был похож на того уверенного в себе любезного и гостеприимного хозяина детского дома, каким выглядел всего полчаса тому назад. Самойленко улыбнулся — своего он, кажется, достиг. — Я просто запомнил, когда вы называли его имя.

— Да-да, конечно. Что ж, еще раз спасибо, было очень приятно с вами побеседовать.

Самойленко встал, выключил диктофон, положил его во внутренний карман куртки и, не подав Трофимчуку на прощание руки, направился к выходу.

— Мне тоже приятно. Заходите если что.