Лейтенант не подозревал ее в чем-то незаконном — с самого начала относился к ней гораздо милосерднее, чем если бы она являлась подозреваемой, — но если Рози попытается усилить простое утверждение дополнительными доводами, тявканье терьера может затянуться на всю ночь, а у нее и без того разболелась голова.

Хейл перевел взгляд на Билла.

— Вы тоже утверждаете, что все произошло именно так?

Билл отрицательно покачал головой.

— Я ничего не утверждаю, — возразил он. — Последнее, что я отчетливо помню, — это когда остановил мотоцикл у полицейской машины. Сильный туман. Дальнейшее — сплошной туман.

Хейл в бессилии раздраженно стукнул кулаком по спинке стула. Рози взяла руку Билла, положила себе на колено, накрыла своей ладонью и улыбнулась ему милой улыбкой.

— Все в порядке, — успокоила она Билла. — Уверена, в свое время ты все вспомнишь, вот увидишь.

6

Билл обещал остаться ночевать у нее. Он сдержал свое обещание — и уснул как только голова его прикоснулась к подушке, для этого случая позаимствованной на маленьком диванчике. Рози ничуть не удивилась. Она лежала рядом с ним на узкой кровати, глядя на ватный в свете уличного фонаря туман за окном, ожидая, когда потяжелеют веки. Но сон не приходил. Сообразив, что уснуть быстро ей не удастся, она встала, подошла к шкафу, включила свет и села перед картиной, скрестив под собой ноги.

Неподвижный лунный свет лишал изображенные на картине предметы четких очертаний. Храм виделся бледной призрачной полутенью. Над ним кружили едва различимые хищные птицы. «Попируют ли они плотью Нормана сегодня, когда встанет солнце?» — подумала она. Скорее всего, нет. Мареновая Роза отправила Нормана туда, куда птицы не заглядывают.

Она смотрела на картину еще какое-то время, затем провела по ней рукой, ощущая кончиками пальцев шероховатость затвердевшей краски на полотне. Прикосновение успокоило ее. Она выключила свет и улеглась на кровать. В этот раз сон пришел очень быстро.

7

В первый день жизни без Нормана она проснулась — и разбудила Билла — очень рано. Она проснулась от собственного крика.

— Я плачу! Я плачу! О Боже, ее глаза! Ее черные глаза!

— Рози! — воскликнул он, тряся ее за плечо. — Рози!

Она посмотрела на него, сначала не узнавая, чувствуя, что лицо ее влажно от пота, пропитавшего и ночную рубашку, ощущая прилипшую ко всем впадинам и выпуклостям тела хлопковую ткань.

— Билл?

Он кивнул.

— Да, это я. Я с тобой. С тобой все в порядке. Мы в полном порядке.

Невольно содрогнувшись, она прижалась к нему всем телом, наслаждаясь исходившим от него спокойствием, которое очень скоро превратилось в нечто совсем другое. Она лежала под ним, сжимая правой рукой запястье левой, прижимая его к себе, и когда он проник в нее (прежде, с Норманом, она никогда не знала ни такой нежности, ни такой уверенности), взгляд ее обратился к джинсам, валявшимся на полу рядом с кроватью. В кармашке для часов пряталась крохотная керамическая бутылочка, где оставалось, насколько она могла судить, по крайней мере три капли горьковатой черной воды — а то и больше.

«Я выпью, — подумала она за миг до того, как утратила способность связно мыслить. — Выпью, обязательно выпью, конечно, выпью. Я все забуду, и это к лучшему — кому нужны такие сны?»

Но существовала и глубинная часть ее сознания — гораздо более глубокая, нежели старая подруга Практичность-Благоразумие — и именно оттуда пришел ответ: ей нужны такие сны, вот кому. Ей. Да, разумеется, она сохранит бутылочку и ее содержимое, но не для себя.