Свояк же царя, боярин Иван Михайлович Воротынский, вошел с теми мятежниками в Кремль, и свели с престола царя Василия и царицу, и отвезли на старый двор…

— Это и есть тот город, в котором стоит великий канцлер Литовский? Дмитров, кажется?

— Да, ваше величество, именно Дмитров.

— Мне кажется, мы никогда не выберемся из этой глинистой жижы. Болота, речонки и грязь. Бог мой, как можно было выбрать такое место для жизни, не говорю уже о таборе.

— Это по-своему удобно, ваше величество. Пока враги будут скользить в грязи и тонуть в болотах, их можно заранее рассмотреть и подготовиться к обороне.

— Может быть. А вот и сам великий канцлер со своими спутниками. Он будто бы не узнает меня.

— Вас трудно и на самом деле узнать, ваше величество, в этом костюме. Вы выглядите самым лихим, но слишком молодым гусаром. К таким, по их возрасту, никто не испытывает достаточного почтения.

— Ваше величество!

— Я так и думала, что вы не узнали меня, великий канцлер. И вижу, вы удивлены моему приезду, хотя я и послала вам предупредительное письмо.

— Я получил его, государыня, и если чем-нибудь действительно удивлен, то это многочисленностью вашей свиты. Здесь по меньшей мере четыре сотни казаков.

— Пять, великий канцлер. И даже несколько более пяти. Все они захотели последовать за своей государыней. Именно за мной, а не за государем Дмитрием или гетманом Ружинским. Вам кажется обременительным такой наплыв гостей?

— Ни в коей мере, ваше величество. Казаки всегда были желанными гостями в наших таборах. Тем более что место здесь далеко не безопасное.

— Кого вы имеете в виду?

— Если московиты начнут наступление, удержаться на берегах такой ничтожной речонки будет слишком трудно. Да и не стоит самый город больших потерь.

— Вы думаете, московиты скоро перейдут в наступление?

— Настроение в лагере московитов заметно переменилось. Договоренность с королем Зигмунтом явно придала им бодрости.

— Вы уверены, что эта договоренность достигнута?

— Не только уверен. Я знаю от своих агентов, что 4 февраля был подписан соответствующий официальный трактат.

— Уже! Меня удивляет уступчивость короля в вопросах веры, где он всегда казался таким непоколебимым.

— Ваше величество, никто не заставит ни его, ни тем более королевича Владислава выполнить пункты трактата. Разве вы не были венчаны на царство, не приняв православия?

— Но, может быть, именно это и положило начало всем нашим осложнениям.

— Я не вижу в московитах такого тупого фанатизма. Они очень привержены к своей вере — постоянная борьба с кочевниками требовала от них этого. Но по сути они снисходительны ко всем остальным конфессиями, и достигнуть с ними соглашения всегда возможно.

И начали бояре править, и стали посылать к тушинским, чтобы те своего Тушинского вора схватили: «а мы де уже своего царя Василия с царства свели». Тушинские же люди… посмеялись над московскими и стали их позорить, говоря: «Вы-де не помните государева крестного целования, царя своего с царства свели. А мы-де за своего умереть готовы!»

На следующий день заговорщики приехали к царю Василию на старый двор, взяв с собою священников и диаконов из Чудова монастыря, и начали его постригать в иноческий чин. Он же на пострижении ни на один вопрос ответа не давал и говорил им: «Нет на то моего желания». И один из заговорщиков, князь Василий Тюфякин, отвечал вместо него, и так постригли его и отвезли в Чудов монастырь. И царицу его также неволею постригли в Вознесенском монастыре…

— Итак, нашей недолгой столицы более не существует, отец мой.