Он вскрыл конверт и сначала вообще не понял, что это такое. Мы двинули обратно, и по дороге он разобрался в чертежах. Вернее, догадался, кто их сделал.
— Кто? — быстро вставил я.
— Он не сказал.
— Профессор не показал нам бумаги, Ваше Сиятельство, — услужливо вставил Владимиров. — Но он сказал, что это чертежи какого-то прибора, который перевернёт мир.
— Именно так и выразился? — уточнил я.
— Да, слово в слово.
— Хорошо, продолжайте.
— Зинберг был в полном восторге, — сказал механик. — Он радовался, как ребёнок. Но на наши расспросы отвечал расплывчато, а потом и вовсе перестал. Отговаривался и темнил.
— Было заметно, что он решил не рассказывать, что именно за чертежи обнаружил, — добавил метеоролог. — Мы не настаивали, это ведь его дело: открытия совершать и всё такое. Наша задача — выполнять работу, за которую платят. В той поездке мы его просто сопровождали, так что… — Владимиров развёл руками.
— Что было потом? — спросил я.
— Мы вернулись на ледокол, и Зинберг потребовал, чтобы мы молчали о чертежах. Взял с нас слово, — проговорил Евгеньев. — И мы молчали до сегодняшнего дня. Хотя не думаю, что вы узнали что-то новое в результате откровений моих… коллег, — он усмехнулся, произнеся последнее слово.
Это не ускользнуло от Владимирова.
— Поменьше высокомерия, пожалуйста! — взвился он. — Ты тоже, знаешь ли, молчишь только потому, что за тебя всё рассказываем мы с Лёней. Есть, кому отдуваться! А будь ты единственным свидетелем, так пел бы, как соловей!
Евгеньев отвернулся, давая понять, что не собирается унижаться до ответа на этот выпад.
— Вы говорили кому-нибудь о том, что нашли в пещере? — спросил я. — Ответьте, пожалуйста, по очереди.
Механик покачал головой.
— Никому. Профессор просил, и я закрыл рот на замок.
— А вы? — я перевёл взгляд на метеоролога.
— Ни единой живой душе! — Владимиров поднял руку так, словно клялся.
— Я тоже ничего никому не сказал, — проговорил нехотя Евгеньев. — Но Зинберг мог и сам проболтаться. Кажется, его буквально распирало от того, что он нашёл нечто действительно важное.
— Кому, например, профессор мог рассказать о бумагах? — спросила Марго.
Хирург пожал худыми плечами.
— Не знаю. Я просто предположил.
— Думаю, никому он не говорил, — вмешался Попков. — Разве что профессору Девятаеву.
Я кивнул.
— Да, он был в курсе.
— А Девятаев мог разболтать, кому угодно, — заявил Владимиров. — Хотя треплом он, вроде, не был.
— Больше вам нечего сказать? — спросила Марго.
— Нет, — ответили все трое по очереди.
— Если что-нибудь вспомним, мы с вами свяжемся, — важно заверил Владимиров.
Марго взглянула на меня, и я пожал плечами.
— Думаю, это пока всё.
— Хорошо, вы свободны, — сказала девушка троице. |