Широко распространено мнение о заразительности идей Сада. Вероятно, подсудимые в Честер Эссайзес находили в нем какое-то утешение. С другой стороны, человеком, давшим жизнь неопубликованным произведениям Сада и посвятившим их изучению жизнь и все денежные сбережения, оказался Морис Гейне (1884—1940). Тем не менее если работы Сада и оказали на него какое-то влияние, то у Гейне имелись все основания для благодарности этому опальному маркизу. Морис стал пацифистом, коммунистом, отказавшимся помогать Советской революции только после того, как устрашился размаху ее кровопролития. Всю свою жизнь он боролся за запрещение боя быков с его возведенной в романтический ореол жестокостью, проявляемой к другому виду живых существ.

 Возможно, Сад и оказывает пагубное влияние на «болотных убийц» и им подобным. Кто знает, может быть, защита Теофила Готье в его вступлении к «Мадемуазель де Мопен» 1835 года все еще звучит правдоподобно. «Книги перенимают поведение: поведение не перенимают из книг. Регентство породило Кребилльона, а не Кребилльон породил Регентство… Это все равно, что сказать, что весна наступает вследствие появление зеленого горошка. Как раз все наоборот. Зеленый горошек появляется, потому что весна, а вишни — потому что лето». Все же следует высказать одну истину: влияние, оказываемое определенной книгой на отдельного читателя, всегда уникально и неповторимо. Влияние Сада зависит от того поля, на которое падают семена его философии.

 Однако способность «автора, имя которого не подлежало упоминанию ни при каких обстоятельствах», внушать страх, отвращение и ужас впечатляла и впечатляет. В Британском музее существовала традиция «опасные» произведения называть «шкафными» томами, которые без веской причины не предъявлялись. Сюда относили книги с грифом секретности, не включенные в каталоги, и отдел запрещенных книг, к работе с которыми никто не допускался, а существование этих томов музей отказывался признавать. Но однажды прошел слух, отраженный Т.Г.Уайтом, что центральное место в этой библиотечной «преисподней» занимают неопубликованные манускрипты маркиза де Сада. Музейное начальство, опасаясь пагубного влияния подобных работ на ум смертного читателя, решило, что знакомиться с такими документами можно только в «присутствии архиепископа Кентерберийского и двух других доверенных лиц».

 Природа слухов более поучительна, чем иллюзорное существование рукописей. В какой бы бездне преисподней не томился дух Божественного Маркиза, история эта не могла не вызвать у него взрыв ироничного смеха.

 Глава вторая

 Великий сеньор

 — 1 —

 Родился он при самых счастливых обстоятельствах, какие можно только себе представить. По соседству с Люксембургским парком, где за двадцать лет до этого, как утверждали люди, имелась возможность краем глаза взглянуть на ужины герцогини де Берри с обнаженными участниками, стояли монументальные арки и располагался огромный дворец Конде.