Изменить размер шрифта - +
Флобер на деле считал Сада «единственным ультаркатолическим писателем». Это умозаключение в предыдущем веке должно было повергнуть в замешательство большую часть критиков Сада. Но, как указывал Флобер, маркиз превозносил те самые теологии и институты, от которых в более умеренный период Церковь пыталась отмежеваться или реконструировать. Инквизиция с ее пытками, страдания, обещанные средневековыми представлениями об аде, и даже презрение к плоти не вызывали симпатии у более гуманного католицизма современной Европы. Кем являлся Сад, как не традиционалистом в своих взглядах на страдания, человеком, сошедшимся в неравном поединке с ересью гуманитаризма?

 Точка зрения Флобера вызвала недовольство с обеих сторон. Церковь не желала иметь союзника с садовской способностью жонглировать содомией и лесбиянством или устраивать папские черные мессы в соборе Святого Петра. Так же и враги Церкви не желали оказаться в нелепом положении, признав, что их величайший иконоборец все это время на самом деле, похоже, работал против них. Оба группировки предпочитали видеть маркиза глазами Бодлера. «Человеку время от времени следует обращаться к Саду, — указывал поэт, — чтобы видеть человечество в его естестве и понимать суть Зла».

 Маркиз и его произведения нашли отражение в работах и других романистов девятнадцатого века, не упоминавших его по имени. Жюль Барби Д'Оревилли родился в год смерти Сада. Но создать произведения типа «Дьявольщина» (1874) он вряд ли сумел бы без примера маркиза. Среди таких садовских наименований, как «Удача в преступлении», наиболее известный из рассказов «На обеде у безбожника» выдержан в баройническом стиле и изобилует литературными и историческими реминисценциями. Подобно Саду, его герой входит в Революцию атеистом религиозным, а выходит из нее атеистом политическим. Барби Д'Оревилли пишет о туманах и изолированности его родной Нормандии, полумраке освещенных светом церквей с витражами на окнах. Он был антидемократ, антилиберал и почти ультракатолик, каким Флобер видел Сада. Его история о мужчине, залившим гениталии жены кипящим воском, с рассказчиком, несущим сердце их ребенка в своем кушаке, в большей степени обязана маркизу, чем Байрону или По. Творение вроде «Самая красивая любовь Дон-Жуана» в определенной степени напоминает рассказы Сада. Девочка из него говорит о беременности от любовника матери. Причиной этого утверждения послужил тот факт, что она села в кресло, еще не остывшее после него. Ее обдало его теплом. «О мама! Я словно окунулась в огонь. Хотела подняться, но не смогла. Сердце мне не повиновалось. Я чувствовала… Ну, это… Я чувствовала… мама, что я… Что это ребенок!»

 Дальнейшую репутацию «Дьявольщине» обеспечили иллюстрации к рассказам, выполненные в издании 1882 года Фелисьеном Ропом — «таким чудаковатым господином Ропом», как величал его Бодлер. Убитая женщина из «Обеда безбожника» при свете свечей лежит нагая, распластанная на столе. Бледная девочка-любовница Дон-Жуана нервно хлопает в ладоши между ее узких бедер. Несмотря на такое наводящее на размышления дополнение, Барби д'Оревилли служил скорее тем, кто считал продолжительную литературную жизнь Сада явлением реакционным, а не прогрессивным. В отличие от него, другие романисты к концу девятнадцатого века писали в нигилистическом садовском стиле. Среди них находился никто иной, как политический анархист Третьей Республики, Октав Мирабо, «Сад терзаний» которого появился в 1899 году. Роман начинается с симпозиума, посвященного проблеме важности убийства в обществе. «Убийство есть основа основ нашего социального устройства и, следовательно, абсолютная необходимость цивилизованной жизни. Если бы не существовало убийства, не было бы нужды ни в каких правительственных образованиях. Непререкаемой истиной является то, что преступность в целом, и убийство в частности, является не только причиной для их существования, но и их единственным оправданием».

Быстрый переход