Изменить размер шрифта - +
Книги на рассмотрение этой комиссии передавались полицией, она же выносила решение относительно необходимости возбуждения судебного процесса. Ее председателем являлся судья, член апелляционного суда. В нее входили советник апелляционного суда, представитель министерства образования, профессор юридических наук, лицо, предложенное ассоциациями по защите общественной морали, и член, представляющий интересы больших семей. Также в нее входил один представитель Французского общества авторов, хотя данная организация и не имела возможности самостоятельно выбирать своего представителя. Поэтому нет ничего удивительного в том, что комиссия положила глаз на наиболее откровенные произведения Сада и санкционировала проведение судебного разбирательства.

 Морис Гарсон, выступавший в защиту Повера, привлек внимание суда к статье о свободе прессы, нашедшей отражение во французской Конституции от 3 сентября 1791 года. Ссылаясь на предписания и примеры, он показал бесплодность, абсурдность и политическую недальновидность, продемонстрированную цензурой за полуторавековую историю французской литературы. Его речь стала мощным доводом в пользу абсолютной свободы интеллекта и явилась наиболее весомым показанием в пользу его подзащитного, причем куда более сильным, чем показания его свидетелей.

 В качестве первого свидетеля выступал Повер, издатель и ответчик. С самого начала было видно, что его дело будет проиграно. Если вначале и возникли какие-то сомнения, то через некоторое время они исчезли. Он начал с того, что объявил о своей обязанности знакомить французскую публику с работами Сада как текстами величайшей важности. Это демократическое право свободного народа читать собственную литературу тоже лежало в основе защиты, выстроенной Морисом Гарсоном. После председатель суда поинтересовался у издателя, не считает ли он книги Сада непристойными. Повер согласился с данным предложением, но подчеркнул, что его издания не могли стать оскорблением общественной морали, поскольку он выпустил их весьма ограниченным тиражом. Ответ этот оказался едва ли не самым худшим из всех, какие можно было себе представить. Защита ограниченного числа публикаций не только противоречила утверждению, сделанному несколько мгновениями раньше о публичной доступности Сада, но также звучала в унисон с судебным обвинением относительно характера опубликованных книг. Если факт опубликования работ Сада в глазах закона являлся правонарушением, то совершенно бессмысленно говорить о преступлении в малых масштабах. Как указал председатель суда, факт покупки профессорами и университетами нескольких экземпляров книг не свидетельствует о том, что в связи с этим произведения Сада в целом стали недоступны для широкой публики.

 Там, где Гарсон рубил с плеча, Повер искал компромисс, не приемлемый ни для одного закона. Спасти обвиняемого от ямы, которую он сам себе выкопал, не мог литературный авторитет его свидетелей, несмотря на их значительность. Жан мог быть либо мелким издателем, недостойным внимания закона, либо лицом, стоявшим на защите права людей читать то, что они хотят. Но быть одновременно и тем и другим в данном случае не получалось.

 Несмотря на авторитет известных имен его свидетелей, они мало чем могли помочь ему. Выступление Жана Полана, начатое с попытки защитить «чистоту разрушения» в Саде, оказалось неудачным. Подобные концепции на судебных разбирательствах не пользуются популярностью. Также не получило резонанса заявление о других книгах, не представленных вниманию суда, которые имели такое же тлетворное влияние, как и работы Сада. Нельзя оправдать обвиняемого в преступлении человека лишь на том основании, что другие преступники не пойманы.

 Жорж Батейль на вопрос председателя суда о губительности философии Сада для моральных ценностей согласился со справедливостью замечания. Разве в таком случае не опасно распространять подобные книги среди широкой публики? С этим заявлением Батейль не согласился, сказав, что романы, с точки зрения медицины, являлись легальными документами.

Быстрый переход