|
– Отчего же, сударыня? – Отчего? Ваш вопрос вполне законен. Видите ли, дурнушки почитают себя красавицами и, стараясь понравиться, выглядят смешными. Пожалуй, то, что вы привлекательны, стоит счесть за благо… Лишь бы вы этим не злоупотребляли. Послушайте, если вы вправду такая хорошая девушка и вдобавок сильная натура, расскажите мне немного о вашем прошлом. Любили ли вы кого нибудь? Любили, не так ли? Иначе и быть не может. Вам двадцать два или двадцать три года… – Мне, сударыня, двадцать четыре, но я могу рассказать вам только о единственном моем увлечении, да и то в двух словах. В семнадцать лет за меня сватался один господин. Он нравился мне, но, узнав, что мой отец завещал нам одни долги, сразу пошел на попятный. Я очень огорчилась, но забыла его и поклялась никогда не выходить замуж. – Вы забыли о нем только из досады! – Нет, сударыня, по здравому рассуждению. У меня нет приданого, но есть некоторые достоинства. Неразумный брак меня не привлекает, и я не только не досадовала, а даже простила того, кто оставил меня; простила ему все в тот день, когда увидела, что моей сестре и ее детям грозит нищета, и поняла, как страдает умирающий отец, которому нечего оставить своим сиротам. – А вы встречались потом с этим вероломцем? – Никогда. Он женился, и я его вычеркнула из памяти. – И с тех пор вы ни о ком не помышляли? – Ни о ком, сударыня. – Как вам это удалось? – Сама не знаю. Очевидно, было недосуг думать о себе. Когда люди очень бедны и борются с нищетой, у них всегда пропасть дел. – Но вы так красивы! Вероятно, многие добивались вашей благосклонности? – Нет, сударыня, такой человек не появился, да я и не верю, что кто нибудь станет ухаживать за женщиной, если она его не поощряет. – Рада это слышать, тут мы с вами единомышленницы. Стало быть, в будущем вы за себя не боитесь? – Я ничего не боюсь, сударыня. – А вы не думаете, что это сердечное одиночество омрачит вам душу и озлобит вас? – Нет, не думаю. У меня по природе веселый прав. Даже в самые тяжелые годы я не теряла бодрости духа. О любви я не мечтаю – к фантазиям не склонна и вряд ли уже смогу перемениться. Вот, сударыня, и все, что могу о себе рассказать. Угодно вам принять меня в дом такой, какой я себя представила? Ведь иной представиться вам я не могла – иной я себя не знаю. – Да, я принимаю вас такой, какая вы есть: красивая, чистосердечная, сильная духом. Остается лишь выяснить, есть ли у вас те маленькие таланты, которые мне требуются. – Что мне нужно делать? – Во первых, болтать со мной, но тут я совершенно удовлетворена. Потом читать мне вслух, немного играть на фортепьяно. – Испытайте меня сейчас же, и если вы останетесь довольны моими скромными дарованиями… – Да, да, – сказала маркиза, давая мне в руки книгу, – почитайте мне. Я хочу полностью плениться вами. Не успела я закончить страницу, как маркиза отняла у меня книгу, заметив, что читаю я превосходно. Теперь дело было за музыкой. В комнате стояло фортепьяно. Маркиза спросила, умею ли я играть с листа, и поскольку я в этом довольно сильна, мне не составило труда угодить ей и на этот раз. Под конец маркиза сказала, что знает мой почерк и слог по письмам, которые ей показывала госпожа д'Арглад, и надеется, что я прекрасно справлюсь с обязанностями секретаря. Потом она отпустила меня и, протянув руку, наговорила на прощание много любезностей. Я попросила освободить меня на завтрашний день, чтобы навестить кой кого из знакомых, и маркиза разрешила перебраться к ней в субботу… Милая сестра, от этого письма меня оторвали. Какая приятная неожиданность! Госпожа де Вильмер прислала записку, всего несколько слов, которые я тут же переписываю для тебя. |
