Что же касается маркиза де Ганжа, то во исполнение приговора его довезли до границы Савойи и там отпустили на свободу. Проведя два-три года за границей, чтобы дать забыться трагедии, в которую он был замешан, маркиз вернулся во Францию, а поскольку г-жа де Россан к тому времени умерла и преследовать его было некому, маркиз вернулся к себе в замок Ганж, где стал вести весьма уединенную жизнь. Однако г-н де Бавиль, интендант Лангедока, все же прознал, что маркиз нарушил запрет, но, когда ему сказали, что тот как ярый католик гоняет своих вассалов к мессе независимо от их вероисповедания — а то было время преследования реформаторов, — г-н де Бавиль решил, что набожность маркиза с лихвой покрывает его старый грех, и не только не стал его преследовать, но даже вошел с ним в тайную переписку, в которой успокаивал де Ганжа относительно его пребывания во Франции и поощрял в нем ревностное служение церкви. Так прошло двенадцать лет.

Тем временем сын маркизы, которого мы видели у ее смертного одра, теперь уже двадцатилетний молодой человек, наследник состояния отца, которое передал ему дядя, а также денег матери, разделенных им с сестрой, женился на богатой, хорошенькой и знатной девушке по имени м-ль де Муассак. Призванный под знамена короля, молодой граф отвез жену в замок Ганж и, отрекомендовав ее своему отцу, оставил девушку на его попечение.

Маркизу де Ганжу в ту пору было сорок два года, но выглядел он едва ли на тридцать и оставался одним из самых красивых людей своего времени. Влюбившись в свою сноху, он вознамерился заставить ее ответить тем же, но прежде для пущей верности решил отдалить от нее, сославшись на религиозные соображения, молодую девушку, любимую подругу ее детства, с которой та не расставалась.

Этот поступок свекра, причины которого были неизвестны юной маркизе, ее чрезвычайно удручил; ей не по сердцу было и само пребывание в старом замке Ганж, сцене не столь давно развернувшихся трагических событий, о которых мы рассказали. Молодую женщину разместили в покоях, где произошло убийство, почивала она в спальне загубленной маркизы, на ее постели, перед глазами у нее постоянно находилось окно, через которое та убежала, — словом, все, даже самый незначительный предмет обстановки, напоминало ей о подробностях кровавого злодеяния. Но еще хуже было то, что она нисколько не заблуждалась насчет намерений свекра, видела, что любима человеком, одно имя которого не раз заставляло ее в детстве бледнеть от ужаса, и вынуждена день за днем оставаться наедине с тем, кого общественное мнение до сих пор считало убийцей. Быть может, в другом месте бедная затворница нашла бы в себе силы и обратилась к Богу, но здесь, где Господь попустил погибнуть жестокой смертью прекраснейшему и невиннейшему из своих созданий, она не осмеливалась призвать его на помощь, так как он, видимо, отвернулся от этого дома.

Ужас юной маркизы рос день ото дня, а она все сидела и ждала, проводя дни в обществе дам, составлявших большой свет маленького городка Ганж. Некоторые из них, свидетельницы убийства ее свекрови, еще сильнее разжигали в ней страхи своими рассказами, которые молодая женщина с каким-то отчаянным упорством требовала повторять снова и снова. Ночи же она большей частью проводила, стоя на коленях, в одежде, и вздрагивая от малейшего шороха, и только когда начинало светать, переводила дух и позволяла себе несколько часов отдохнуть в постели.

В конце концов действия маркиза сделались столь недвусмысленными и настойчивыми, что м-ль де Муассак решила вырваться от него чего бы это ей ни стоило. Сначала она задумала было написать отцу и, объяснив положение, в которое попала, попросить у него помощи, однако тот был новообращенным католиком и весьма пострадал за дело реформации, поэтому маркиз явно вскрыл бы ее письмо к отцу, сославшись на религиозные мотивы, и этот шаг не принес бы ей ничего, кроме вреда.