Отступая под напором Красной армии, немецкие власти эвакуировали концлагеря. Не хотели, чтобы узники обрели свободу. Рассчитывали, что заключенные еще пригодятся. Гнали их на Запад. Началось это в январе 1945-го. Первыми эвакуировали заключенных из Майданека и Освенцима, построенных на территории Польши. Это были марши смерти. И не только потому, что заключенным не позволили собрать даже их скудные пожитки и они шли в холод по снегу без одежды и обуви. Гнали их теми же дорогами, по которым бежали от Красной армии части вермахта и немецкое гражданское население. И страх, который испытывали сами немцы, они вымещали на заключенных.

Конечно, тон задавали эсэсовцы. В Восточной Пруссии, в 50 километрах от Кёнигсберга (ныне Калининград), разъяренные и испуганные одновременно, они вывели три тысячи узников концлагеря Штутгоф на берег Балтийского моря и всех расстреляли.

Через неделю узников гнали уже по территории рейха. И в каждой деревне на дороге оставались трупы. Убивали узников местные жители. Тысячи, десятки тысяч немцев приняли участие в расправе над беззащитными людьми, которые не то что сопротивляться — бежать не могли! Если они пытались скрыться во время налетов авиации союзников, их вылавливали местные жители, передавали военным и полиции и тут же расстреливали.

Крестьяне с охотничьими ружьями соглашались подменить уставших охранников, а потом словно сходили с ума и устраивали охоту на узников, как на диких животных. Известны случаи, когда узников загоняли в барак и забрасывали гранатами.

Немцы участвовали в преступлениях не оттого, что им трудно жилось, и не в силу врожденной жестокости, а просто потому, что их приучили ненавидеть «чужих». Конечно, есть разница. Одно дело стоять в толпе и аплодировать Гитлеру, другое — самому стать частью машины уничтожения. Но если внушить себе, что перед тобой враг, а враг должен быть уничтожен, то в конце концов не имеет значения, с какой степенью жестокости исполняется указание. Ты делаешь неприятное, но нужное стране дело. Так, наверное, они себе говорили.

Через несколько дней пришли союзники. Похоронили убитых узников с военными почестями. Заставили местное население присутствовать на траурной церемонии. У всех было объяснение: «Нас заставили — партийные секретари или гестапо». В реальности они действовали по собственной инициативе.

В последние недели существования третьего рейха государственная машина рассыпалась. Власть перешла на самый низший уровень. Руководители местной администрации сами решали, что делать с узниками концлагерей, внезапно оказавшимися в их полной власти. И вот вопрос: почему гражданские люди, бургомистры городов и деревень, проявили такую жестокость, а множество самых обычных граждан приняло участие в убийствах?

Они ощущали себя не палачами, измывавшимися над беззащитными людьми, а солдатами на передовой, которые защищают арийскую расу. Даже когда им перестали приказывать убивать и мучить! Когда уже некому стало приказывать! Они продолжали исполнять свою миссию. Отнюдь не все были монстрами от рождения. Многие хотели сделать карьеру, отличиться. Что же определяло их поведение: сознание принадлежности к избранным, ощущение власти над людьми или страх показаться слабаком?.. Всё вместе взятое и толкало к совершению преступлений. Местные начальники — бургомистры, партийные секретари — считали, что, убивая чужаков в полосатых робах, они исполняют задачу государственной важности.

— Тот, кто считает национальный социализм только политическим движением, — внушал согражданам Адольф Гитлер, — тот ничего не понял. Национальный социализм — это больше чем религия. Это стремление к формированию нового человека.

Исторического времени третьему рейху было отпущено немного.