Июльское тепло покинуло нас.

Я больше никогда не увижу Маргариту Бреган.

Мы беседовали во дворе, после того как фрау Беккер сообщила, что уроков французского не будет ни сегодня, ни в обозримом будущем.

Встревоженная необъяснимым отсутствием мадемуазель, я подошла к Хильде, худенькой темноволосой девочке, которая сказала мне «Parfait», в смысле «превосходно», и жаждала встретиться со мной взглядом. Она ухватилась за возможность побыть моей наперсницей, однако, к сожалению, ничего, что могло бы пролить свет на это загадочное изменение хода событий, сообщить не могла.

Мы сидели рядом, а девочки, довольные, что образовался внезапный перерыв в занятиях, прыгали через веревочку. Я нащупала в кармане последний марципан, вытащила его и протянула Хильде:

– Вот, возьми.

– О! – обрадовалась она и приняла его, как будто это была жемчужина. – Спасибо, Мария.

– Марлен, – поправила я, расчищая в памяти место для мадемуазель. – Меня зовут Марлен.

– Правда? А я думала, ты Мария… – пожала она плечами, жуя марципан. – Марлен – такое странное имя, но и приятное тоже.

– Ты на самом деле ничего не слышала? – снова спросила я. – Как она могла вот так просто взять и уйти? Она же замещала мадам. Несколько недель ушло на то, чтобы найти ее, и пробыла она здесь не дольше.

Хильда помолчала, обдумывая мои слова.

– Может, это как-то связано с войной?

– С войной? – уставилась я на нее в недоумении. – Но тут нет войны.

– Пока нет, – сказала Хильда и засверкала глазами, как человек, обладающий какими-то важными сведениями, в отличие от ее новой подруги. – Но ходили слухи, что кайзер объявляет войну против… – Она сдвинула брови. – Ну, я точно не знаю, против кого, но мой отец служит в пехоте, и на прошлой неделе он написал матери, что его полк мобилизован и война неизбежна.

– А я ничего об этом не слышала, – твердо заявила я, хотя особой уверенности не ощущала.

Да и откуда мне было знать? Если бы война уже разразилась и бушевала на каждой улице за пределами нашей квартиры, моя мать оставалась бы невозмутимо спокойной и глухой ко всему, пока вражеские солдаты не начали бы ломиться в нашу дверь.

Я содрогалась от страха при мысли, что кто-то мог увидеть нас вместе и донести на мадемуазель нашей Schulleiterin, директрисе. Задерживать подопечных после уроков, чтобы исправить какие-то недочеты, было допустимо, но повести ученицу в кофейню и в кино – такое могло послужить поводом для увольнения. Не стала ли я скрытой причиной загадочного исчезновения мадемуазель Бреган?

Если так, я не могла оставаться здесь.

– Tu etwas, – сказала я и, схватив ранец, вскочила на ноги.

Хильда вылупилась на меня с отвисшей челюстью, к ее подбородку прилипли марципановые крошки.

– Куда ты собралась?

– На улицу.

Я начала пересекать школьный двор, но Хильда дернула меня назад за лямку ранца:

– Марлен, ты не можешь уйти. Последний звонок еще не давали. Ворота заперты.

– Dumme Kühe, – выругалась я. – Глупые коровы. Это школа или тюрьма?

– И то и другое, – сказала Хильда, и я вдруг невольно заулыбалась: несмотря на непримечательную внешность, эта девчушка была довольно остроумна. – Но задние ворота никогда не запирают, – продолжила она.