Мадемуазель Бреган сделала заказ, и официант нахмурился:

– Кофе для девочки?

– Какая я глупая! – рассмеялась она. – Марлен, ты будешь шоколад или лимонад?

– Нет, благодарю вас. – Я выпрямила спину. – Кофе подойдет.

Я никогда еще не пробовала кофе. Мама пила чай. Настоящие леди пили только чай. Несмотря на популярность, кофе, по словам мамы, был иностранной причудой и от него кисло во рту.

Пока мы ждали свой заказ, мадемуазель вздохнула, сняла канотье и провела рукой по волосам, отчего еще несколько прядей высвободились из узла и теперь обрамляли ее лицо.

Без всякой подготовки она произнесла:

– Ну расскажи мне, что тебя тревожит.

– Тревожит? – перепугалась я. – Меня? Ничего, мадемуазель.

Кроме одного: я сидела с ней в кафе на бульваре и боялась, что кто-нибудь из маминых знакомых может нас увидеть.

– Ну нет, – погрозила она пальчиком. – У меня достаточно опыта, чтобы определить, когда ученик пытается что-то скрыть.

– Опыта?

– Да.

Официант поставил перед нами две чашки с какой-то черной жидкостью и налил для мадемуазель Бреган сливок из кувшинчика. Моя спутница кивнула ему и протянула кувшинчик мне:

– Со сливками не так горько. И добавь сахара. – Когда я это сделала, она продолжила: – Прежде чем прийти работать сюда, я была гувернанткой в большом доме. У меня было три воспитанницы, и я вижу, когда девочке страшно рассказать, что у нее на уме.

На миг меня парализовало, я подумала: она видит меня насквозь, марципановые подарки и погоня за ее вниманием выдают меня. Но потом поняла, что мадемуазель Бреган не выглядит ни сердитой, ни расстроенной.

Взирая на меня со спокойной искренностью, она проговорила:

– Обещаю, что бы ты мне ни рассказала, это останется между нами.

– Как… секрет? – спросила я и отхлебнула кофе; вкус у него был как у расплавленного сладкого бархата.

– Если хочешь. Un secret entre nous.

Мой французский, может, и был хорош, но не настолько, чтобы описать всплеск эмоций. Я не хотела использовать в своих целях ее удивительную вольность в общении, меня восхищал сам факт этой вольности. До сих пор никто не интересовался моими чувствами и еще меньше – сокровенными мыслями. Вдруг у меня в ушах раздался шипящий шепот, будто мать сидела совсем рядом. Мы не проявляем эмоций на публике. Я оторвала взгляд от лица мадемуазель Бреган и пробормотала:

– На самом деле ничего особенного.

Ее рука накрыла мою. Она была такой нежной, что ощущение тепла распространилось по всему моему телу, до пальцев ног.

– Прошу тебя. Я хочу помочь, если смогу.

Неужели я настолько неумело скрывала свои чувства? Или причина в том, что до сих пор никто не соизволил посмотреть на меня как на существо, переживания которого достойны внимания?

– Дело в… моей матери. Она собирается снова выйти замуж.

– И это все? Но у меня сложилось впечатление, что тут должно быть что-нибудь еще.

– Что, например?

Мне было боязно узнать, о чем она догадалась, и я приготовилась услышать, что моя привязанность хотя и льстит ей, но едва ли уместна в отношениях между учеником и учителем.

Вместо этого мадемуазель Бреган сказала:

– Я думала, тут замешан мальчик, который тебе нравится, или, возможно, какие-то женские проблемы.

Эвфемизм был мне понятен, и я покачала головой.