"Хреновый ты охранник, усмехнулся про себя оперативник, мало ли что взбредет в голову клиенту! А у тебя твоя работа, и ты не должен от нее ни на шаг отступать…"

- Ваня! крикнул он второму оперу. Проводи, пожалуйста, женщину, посвети там. А в подъезде светло, сказал он уже ей.

Второй опер сбежал по ступеням, взял женщину под руку и увел в подъезд.

Охранник глядел им вслед.

- Слышь-ка, Силантьев, небрежно заметил оперативник, а это не ваши нынче обыск-то учинили? На Сызранской! Ну дурные…

- Не знаю, о чем говоришь, сухо ответил тот и нарочито громко зевнул. Пойду, что ли, в самом деле, вздремну в машине. Нет ничего хуже капризного клиента!

- Это точно, согласился оперативник. Он понял, что укол попал в цель. Да и с самого начала было ясно, что никакой это не охранник, а такой же опер, только из другой конторы.

Гоголев сегодня на инструктаже рассказал об обыске, который устроили чекисты, и попросил оперативников при удобном случае, но без особого нажима вставить фитиль бравым "соседям". Получилось. Чем оперативник немедленно поделился с вернувшимся товарищем…

Встреча была искренней, но настороженной. Это Турецкий заметил по некоторой нервности движений и реплик гостьи. Он наблюдал и прямо-таки поражался точности оценки Лизаветы. "Очень красивая стервоза". И это было сказано не из ревности, а по причине какого-то подспудного женского чутья сродни собачьему нюху.

Ирина Косенкова была высокой, с отличным холеным телом, где всякая значительная деталь, если выражаться грубым языком практика, подчеркивалась особо и несла как бы самостоятельную нагрузку. Смысловую, естественно.

Да, конечно, других в Манхэттен-банке держать бы не стали.

Они были представлены друг другу. Лиза говорила суховато-сдержанно, видно, от ее чересчур внимательных глаз не скрылось то восхищение, которое, независимо от воли, прорывается у мужиков при взгляде на роскошную бабу. Но уж кому, как не Турецкому, было известно, как льстит объекту внимания подобный взгляд. "Ну вот, опять победа!" а после этого наступает естественный момент расслабления. И в самом деле, зачем держать себя в жестких рамках, когда мужик и так "поплыл"?… Очередной урок самонадеянности.

В результате прошедшего дня, с его тайнами, неожиданными находками и открытиями, Турецкий решил избрать тактику почти доверительного, приятельского разговора, основанного на каких-то общих интересах, может быть, даже и воспоминаниях.

- Не скучаете по Лонг-Айленду? спросил по-английски.

Тонкие, изящные брови Ирины изобразили известный рекламный жест движения "Наш дом Россия" поднялись "домиками".

- Вы говорите по-английски?

- Увы! печально развел руками Турецкий. Чрезвычайно редко.

- Но у вас больше американский акцент.

- Это естественно, потому что в Англии бывать мне не доводилось. А Лонг-Айленд я очень люблю и всегда хоть на короткое время посещаю во время служебных поездок в Штаты.

Турецкий обратил внимание на отчужденный взгляд Лизы и как бы спохватился:

- Ради бога, Лиза, простите меня за невежливость. Я уже давно не слышал хорошей английской речи. И продолжил по-русски: Я просто вспомнил Нью-Йорк.

- У вас там есть знакомые? поинтересовалась Ирина.

- Мне не очень ловко будет так сказать. Есть одна ну совершенно изумительная женщина. Он хитро оглядел своих дам. Она мулатка, начальник отдела убийств нью-йоркской полиции.

Женщины засмеялись.

- Не смейтесь, словно обиделся Турецкий, я действительно ее обожаю! Но есть там у меня и другая знакомая. Ее очень трудно обожать, но, по-моему, в нее влюблены все, кто знаком с нею. Джеми Эванс Генеральный прокурор и министр юстиции США. Вот это я вам скажу!…

- И часто вы с ними?… продолжая смеяться глазами, спросила Ирина.