Причиной появления нас с Кларком на свет была как раз мамина работа на Фобосе. Мама старалась изо всех сил завершить в срок свое строительство; папочка же, взявший отпуск в Аресском университете для работы по гранту фонда Гуггенхейма, фанатично старался сберечь до последней крупинки наследие древней марсианской цивилизации, и на строительство ему было ровным счетом наплевать. Словом, они с мамой сделались такими закадычными врагами, что жить друг без друга уже не смогли бы. Вскоре они поженились и завели детей.

Они у меня — все равно, что Джек Спрэтт с супругой. Папочку интересует только то, что уже свершилось, а маму — только то, что еще следует совершить, особенно если сама она может в этом поучаствовать. Папа имеет ученую степень профессора истории Земли университета имени Ван Лун, но истинная его страсть — история Марса; особенно все то, что случилось не ближе пятидесяти миллионов лет назад. Только не подумайте, что папочка какой-нибудь книжный червь и только и знает, что читать книжки да размышлять. Он еще и до моих лет не дорос, а уже делал революцию и на этом деле потерял руку — в ночь штурма штаб-квартиры Компании — и притом снайперски стреляет оставшейся рукой.

И наконец, последний член нашего семейства — дядя Том, брат папочкиного отца, мы с Кларком доводимся ему внучатыми племянниками. Дядя Том, как он сам говорит, «ведет паразитический образ жизни». Верно, нечасто увидишь его за работой, но ведь он еще до моего рождения состарился… Он, как и папочка, ветеран революции, бывший главнокомандующий Марсианского Легиона, а ныне — сенатор с особыми полномочиями, хотя что-то незаметно, чтоб он уделял много времени политике, делам Легиона или еще какой-нибудь общественной деятельности. Вместо этого он обычно торчит в Клубе Сохатых и дуется в пинокль с такими же, как сам, «памятниками славному прошлому». На самом деле, дядя Том мне ближе всех на свете: он не фанатик, как родители, и куда меньше занят, а потому всегда рад со мной поболтать. К тому же жив в нем шальной бесенок, от этого он и принимает так близко к сердцу мои проблемы, но говорит, будто мой бесенок гораздо живее. Ну, у кого живее, это еще вопрос…

Вот такая у нас семья — и мы, в полном составе, отправляемся на Землю!

Стоп. Еще трех маленьких забыла. Но это неудивительно — они, наверное, пока что в счет не идут. Когда папочка с мамой поженились, комиссия по ДЭЗ — Демографии, Экологии и Здравоохранению — дозволила им завести пятерых детей. Разрешили бы и семерых — видите, как высоко стоят мои родители в гражданской иерархии нашей планеты! А ведь все колонисты тщательнейше проверены, перепроверены и отобраны, и не только по генетическим параметрам.

Но мама на комиссии заявила, что лично ее больше чем на пять не хватит, а затем как можно скорее родила всех нас, занимаясь тем временем кабинетной работой в Планетарном Конструкторском Бюро. После этого все, кроме меня — первой, были отданы на консервацию. Кларк, например, провел в холодилке целых два года, а то был бы моим ровесником, потому что время, проведенное в замороженном состоянии, понятное дело, не считается, официально человек рождается в день, когда его вытаскивают из бутылки… Помню, я тогда страшно ревновала к нему маму! Она только что вернулась из командировки с Юноны, где строила системы жизнеобеспечения, и тут же занялась малышом. Мне это чуть ли не предательством показалось.

Тогда мне здорово помог дядя Том — я, бывало, целыми днями просиживала у него на коленях. А потом ревность моя прошла, и, казалось, можно бы успокоиться, только расслабляться, к сожалению, с этим поросенком не приходится…

Так вот. В подвалах Марсополисских ясель еще дожидаются своей очереди Гамма, Дельта и Эпсилон.