— Знаешь что, милый, я не желаю больше иметь с тобой ничего общего. И не пытайся меня уговорить остаться.

Собственно говоря, у Марка даже и мысли не возникло сделать что-либо подобное.

— Мне осточертело быть на втором месте после твоей работы, — продолжала Вероника. — Хотя нет, теперь, похоже, я занимаю максимум третью строчку в списке твоих приоритетов, не так ли?

Марк промолчал, опасаясь своим ответом снова разгневать Веронику.

— Так вот, терпеть твои любовные похождения я не собираюсь. Если бы ты… ты попытался хотя бы скрыть от меня… — Ее голос предательски задрожал, выдав волнение. — Но нет! Ты дал мне ясно понять, как низко ценишь наши отношения. Неужели мы не могли цивилизованно, как взрослые люди, поговорить, обсудить наши проблемы… Если ты меня не любишь, не желаешь жить вместе со мной, то почему же… почему ты не сказал об этом прямо? Зачем устроил уличную сцену? Или тебе захотелось острых ощущений?

Вероника жалобно заплакала, присев на краешек шикарного кожаного дивана. Марк подошел к ней, желая обнять за плечи и утешить. Однако Вероника резко встала и категорично заявила, смахнув слезы:

— Все кончено, Марк. Я уже собрала вещи. Так что можешь привести свою рыжую любовницу в наш дом. Вернее, в наш бывший дом.

— Ники, я не виноват. Ты должна остаться. Ники… — неуверенно начал Марк, но вдруг осознал, что совершенно не представляет, что он может и должен сказать ей.

Вероника же не обратила ни малейшего внимания на жалкую попытку Марка оправдаться.

— Я поживу у мамы.

Непреднамеренно она употребила слово «поживу», предполагавшее, что разрыв, быть может, еще не окончательный, и она вполне может вернуться. Конечно, в том случае, если Марк сделает все возможное и невозможное, чтобы вернуть ее расположение.

— Как знаешь, милая. — Марк устало вздохнул и положил кейс на диван.

Удивительно, почему он до сих пор держал его в руке?

В дверь мастерской громко и требовательно постучали.

— Войдите! — крикнула Беатрис, продолжая смешивать на палитре краски. Она уже минут пятнадцать пыталась добиться желаемого оттенка.

Скрипнула открывшаяся дверь, и за спиной художницы раздались тяжелые мужские шаги. Затем посетитель откашлялся. Однако Беатрис по-прежнему не обращала на визитера ни малейшего внимания, сосредоточившись на палитре.

— Бетти, милая, — вкрадчиво произнес мужчина, как будто опасаясь вызвать гнев художницы тем, что оторвал ее от творческого процесса.

Беатрис вздрогнула. Адам! Надо же, а она-то надеялась, что ей не придется объясняться с бойфрендом! Ей хотелось, чтобы Адам просто-напросто исчез из ее жизни, понял, что он больше не нужен Беатрис, перестал звонить и приходить.

И как сейчас все это не вовремя! Замысел нового полотна только что дозрел в ее голове. Беатрис даже отпросилась с работы чуть раньше обычного, чтобы не упустить уникальный момент рождения чуда, творческой искры.

Конечно, авангардная живопись — ее призвание и смысл жизни, но, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, необходим презренный металл. Беатрис зарабатывала его в небольшом полиграфическом предприятии, специализировавшемся на выпуске поздравительных открыток. Нельзя сказать, что Беатрис насиловала свою волю и изнывала от тоски на рабочем месте. Напротив, иногда она так увлекалась созданием очередной почтовой карточки, что готова была сидеть на рабочем месте допоздна.

Безусловно, она мечтала о всемирной славе и миллионах, вырученных на аукционах за свои полотна. Но в отсутствие признания Беатрис утешала себя тем, что великие творцы прошлого иной раз еле находили кусок хлеба на обед, с тем, чтобы потом, после ухода в мир иной, обрести всемирную славу.