Слушая Сметанова, Алексей думал, что и сам бы мог произнести эти трезвые, но себялюбивые слова, но то, что они, его слова, вышли из уст другого, раздражало молодого человека, да что там раздражало – просто бесило. Ему внезапно захотелось возразить, начать спор, заставить Сметанова замолчать, поставить его на место. Может быть, потому, что этот человек чересчур нравился матери… Он просто вынести не мог того, как она с глупым видом ослепленной великолепием рыцаря девы сама идет в ловушку. Ну, отчего, отчего она не замечает, какой у этого Сметанова противный загривок, как ему тесен воротник, какие жирные у него ляжки, а эта губа – алая и крошечная, вроде земляничины! Отчего она не чувствует, что от него за версту несет вопиющей глупостью, отчего не видит, как он претенциозен! Находясь лицом к лицу с этим надутым защитником русских традиций, Алексей ощутил бешеное желание перейти в стан революционеров.

– А я, – начал он, – полагаю, что этому режиму не суждена долгая жизнь. Так не может продолжаться. Мы – единственная страна в Европе, где до сих пор не покончено с рабством.

– Крепостное право не есть рабство! – вскричал Сметанов.

– И какая же между ними разница? – подначил Алексей.

– Мы не берем в рабство иностранцев. Мы – соотечественники своих крепостных.

– Тем нетерпимее ситуация!

– Позвольте уж, драгоценный мой, России следовать своим путем, – наставительно произнес Сметанов. – Что хорошо для Запада, ей не годится. Впрочем, если вы поедете во Францию или в Англию, то быстро запоете по-другому. Что бы там ни говорили, Европа – царство беспорядка, соперничества и ненависти. Зато у нас царит гармония. И, конечно же, только благодаря крепостному праву. Каждый находится на своем месте. Землевладелец управляет крепостными и защищает их, а крепостные за это работают на своего хозяина несколько дней в неделю. И все это происходит в мирной, здоровой, патриархальной атмосфере, в условиях полной справедливости…

Марья Карповна впитывала его слова с явным наслаждением – умильный взгляд полузакрытых глаз, блаженная улыбка на губах…

Алексея прорвало.

– Не могу этого слышать! – заорал он в приступе бешенства.

– Ах, не можешь? Ну так и убирайся отсюда! – сладким голосом произнесла Марья Карповна, склонив голову в круглой шапочке с петушиным пером.

Он встал и сухо распрощался. Когда проходил мимо Луки, ему показалось, что кучер смотрит на него с ужасом и восхищением. Неужели славный малый расслышал какие-то обрывки его речи? Должно быть, все слуги обсуждают потихоньку возможное свое освобождение от крепостной зависимости. И есть среди них те, кто надеется, и есть те, кто боится: «Что же мы станем делать без нашей доброй барыни (или – нашего доброго барина)?» Торопливо, словно за ним гналась буря, Алексей направился к лошади. Казачок подбежал и помог ему сесть в седло: молодой барин был не из самых ловких наездников. Он бросил последний взгляд в сторону матери и Сметанова, которые уже снова весело болтали, склонившись друг к другу у самовара. Наверное, счастливы, что он уезжает…

Алексей рысью удалялся по узкой тропинке, ветки порой хлестали его по плечу. В груди ныло, его не покидало ощущение провала, ощущение собственного бессилия. Несомненно, эта жемчужно-серая амазонка, обшитая черным галуном, такая узкая в талии, молодит матушку.