– А завтра мне нужно опять рисовать цветы! – вздохнул Кузьма. – Невозможно уродливо все, что мне приходится делать в доме Льва Ивановича! Просто стыдно: это же все погубит!

– Не ропщи! – сказал в ответ молодой барин. – Теперь в твоей жизни появился настоящий смысл.

Он пожелал художнику спокойной ночи и вышел. Совсем стемнело. Из «главного» дома с ярко освещенными окнами доносилась тихая, нежная музыка. Значит, Агафья села за рояль по просьбе Марьи Карповны, Сметанова или, может быть, даже Левушки… Алексей задержался у крыльца, прислушался к каскадам жемчужных звуков и отправился дальше, глядя на звезды, задыхаясь от необъяснимого счастья. Нет, не в своем саду он гулял сейчас – он гулял в саду Кузьмы!

XI

Лошадьми торговали на плешивом, вытоптанном поле на выезде из города. Границы площадки, отведенной под ярмарку, были обозначены повозками, стоящими вплотную одна к другой. За этой импровизированной оградой выстроились бок о бок чахлые клячи с торчащими ребрами, гладкие блестящие жеребцы-производители, нервно роющие землю копытом рысаки, вьючные животные с тяжелыми крупами… Короткая привязь не позволяла им сдвинуться с места, и они переминались с ноги на ногу, пофыркивали, ржали, стоя лицом к пестрой, разноцветной толпе, движущейся мимо них. Людские особи были столь же разнообразны, сколь и лошадиные. Тут присутствовали и жирные, пузатые барышники в синих тулупах и бобровых шапках; и мужики в заплатанных рубахах; и быстроглазые цыгане, которые приставали к прохожим, выманивая деньги; и офицеры стоящего поблизости полка в летних мундирах; и мелкопоместные дворянчики, изобиловавшие в округе, в шляпах на головах и с перчатками в руках… Знатоки отворачивали у лошади нижнюю губу и изучали зубы, потом уверенным жестом приподнимали ногу, ощупывая мускулы и сухожилия, покачивали головой, обсуждая цену, отходили, возвращались, ударяли по рукам с торговцем в знак того, что сделка состоялась. Над этим огромным сборищем людей и животных поднимался нестройный гул: разговоры, смех, лошадиное фырканье и храп, какие-то междометия – все это колыхалось в воздухе и заставляло вспоминать шум волн в морском гроте.

Алексей сопровождал на ярмарку мать, которая решила купить молодую резвую лошадку, чтобы заменить ею уже не способную к работе старую кобылу Мушку. Они приехали сюда в коляске задолго до полудня, и теперь Лука следовал за ними в толпе на почтительном расстоянии. Марья Карповна оказалась здесь единственной женщиной, но такая мелкая подробность ничуть ее не тревожила. Высоко подняв голову, она резко и властно отражала попытки назойливых барышников всучить свой товар и только посмеивалась над их похвальбами. Ни одна лошадь пока не казалась ей достаточно красивой и достойной того, чтобы попасть в ее упряжку. Алексею оставалось только поддакивать. Он был счастлив оттого, что оказался наедине с нею. В подобные моменты близости он ощущал, что вся нежность матери направлена только на него. Забыв о перепалках с ней, забыв обо всех обидах, он думал лишь о том, насколько приятно расцветать в лучах, исходящих от этой женщины – такой женственной и такой по-мужски энергичной, такой элегантной и такой настойчивой. Младший брат и на этот раз остался в Горбатове – терпеть любовные поползновения Агафьи. Положение Левушки забавляло Алексея: младший брат представлялся ему не просто наживкой, но лакомым куском, отданным на растерзание прожорливой его невесте. Весь вопрос в том, скоро ли он даст ей себя заглотить окончательно. Сделав круг по ярмарке, Алексей спросил мать, не желает ли она возвратиться домой.

– Нет-нет! – воскликнула она. – Давай еще погуляем тут немножко. В конце концов может оказаться, что подходящая лошадь попросту ускользнула от нашего взгляда.