— Скорей всего Кузя почуял дикого зверя, — предположил Василий Игнатьевич. — Вот мне сегодня Монин рассказывал, что утром они, как гнали стадо, кабанов видали. Насчитали тринадцать голов. Пошли, говорит, в сторону Суздаля. А вам не следует больше в такую глушь забираться. И на лося напороться можно, и на волка.

— Ну уж, на волка, — усомнился Юрка.

— А забыл, как в прошлом году у Афанасовых козу задрали? То-то. И на лихого человека можно натолкнуться…

— Кстати! — оживилась Маруся. — У меня для вас привет, знаете, от кого?

— Конечно, знаю! От лесного хозяина, Михайлы Потапыча. Мы с ним завсегда приветами обмениваемся.

И так он при этом посмотрел на Марусю, что та поняла — знает Василий Игнатьевич, о ком пойдет речь, и не хочет, чтобы она это при Юрке рассказывала. И чем больше становилась тайна, тем сильнее разгоралось Машино любопытство.

У околицы их поджидал Кузя. Увидев хозяина, он то вскакивал, то снова садился на задние лапы, повизгивал от возбуждения и так махал хвостом, что казалось, тот сейчас отвалится, перекрутившись у основания, но навстречу броситься не решался — чуял свою вину.

Маруся едва дождалась, когда Юрка распрощается и уйдет в свое Фердичаково. Но и тогда не осмелилась приступить с расспросами, только поглядывала.

Наконец сели пить чай. Василий Игнатьевич электрических самоваров-чайников не признавал. Был у него полуведерный медный красавец по прозванию Ваше Сиятельство, старинной работы тульских мастеров, который он самолично разжигал-раздувал в особых случаях и чай заваривал.

Видимо, сейчас выдался как раз такой случай. Маруся это чувствовала и с удовольствием включилась в священнодействие: постелила на стол чистую белую скатерть, достала из массивного буфета вазочки с медом, с вареньем, с кусковым сахаром, поставила сушки с маком, нарезала душистый белый батон, показала Василию Игнатьевичу хрустальный графинчик с домашней малиновой настойкой — тот одобрительно кивнул.

Когда за стол усаживались, смеркалось — зажгли лампу под низким розовым абажуром, и, принимая из Машиных рук большую синюю чашку, над которой ароматным туманным дымком вился пар, Василий Игнатьевич наконец заговорил:

— Не любитель я врать да сочинять, а посему расскажу тебе правду, а чтоб ты все правильно поняла, начать придется издалека…

Вот так Маша узнала о трагической гибели семьи генерала и о том, что осталась у него на всем белом свете одна родная душа — чудом уцелевший Митя, который его на этом свете удержал и до сих пор держит.

9

Потеряв молодую жену, Митя пытался найти забвение в работе и, заглушая черную тоску, загонял себя до такой степени, что сил хватало только добраться до постели. Помогало это плохо, зато дела быстро пошли в гору.

Вот тогда и появился в штате созданной им инвестиционной компании Гена Карцев — двоюродный брат из Калуги. Звезд с неба не хватал, но как было «не порадеть родному человечку»? И тетка слезно просила, да и кому же еще доверять безоговорочно, если не близкому родственнику?

И Гена, начав с охранника, постепенно поднимался все выше, пока не стал вторым лицом в компании — как говорится, из простых лягушек выбился.

Их общий дед, Дмитрий Михайлович Медведев, родился в 1906 году в семье путевого обходчика. Ему было шестнадцать, когда отцовская лошадь вернулась домой без седока. С тех пор никто больше обходчика не видел. Тот исчез, канул в Лету, растворился в небытии.

В восемнадцать лет дед приехал в Москву, поступил на рабфак, а через три года на юридический факультет Московского университета, но учебу не закончил — в 1929-м его арестовали, обвинив в распространении якобы фальшивого политического завещания В.