— Поставь на место! — прошипела у меня за спиной миссис Пьюл, и к моему виску вдруг прижалось холодное дуло ее револьвера. Вытаращив глаза (чтобы лучше видеть), я наблюдал, как Сент-Ив медленно возвращает остатки эликсира на край стола.

— Разбуди его! — приказала она, отведя револьвер от моей головы и указывая им на спящего доктора.

Сент-Ив помотал головой.

— И рад бы, — огорченно сказал он, — да не знаю, как. Если бы я только мог оживить его и передать в руки правосудия, этот день стал бы счастливейшим в моей жизни.

Дамочка хохотнула в голос.

— Прямо мои слова, — сказала она, намекая на разговор в лавке мистера Годелла. — Правосудие… Правосудие — это мы! И мы свершим его, не правда ли, мальчик мой?

Уиллис закивал, весь лучась от счастья, — думается, отчасти потому, что Сент-Ив отказался оживлять доктора. Пьюлу вовсе не хотелось будить Нарбондо, его вполне устраивало, что доктор спит. Он принес саквояж с инструментами, поставил на стол и раскрыл; едва ощутив знакомый запашок, я сразу понял, что воспоследует за этим. Так и вышло: Уиллис извлек из саквояжа истерзанные останки игрушечного слона и горстку собранных с пола и пригнанных друг к дружке шестеренок.

— Вот что я проделал с его слоном, — похвастал он Хиггинсу, кивнув в мою сторону.

— Слоном? — переспросил Хиггинс, бросая на меня взгляд, в котором смешались страх и удивление. Эта незначительная деталь, должно быть, поразила ихтиолога, своим неуловимо зловещим смыслом, — тем более что жалкие останки в руках Пьюла слона даже не напоминали. Бесформенная кучка раскрашенных каучуковых лохмотьев, да и только.

Я пожал плечами и начал было объяснять Хиггинсу, что да как, но Уилл, непрерывно моргая, завопил истеричным фальцетом: «Заткнись!» Мой рассказ был ему неинтересен. Уиллису Пьюлу не терпелось поведать миру собственную невероятно увлекательную историю, и потому он со счастливой улыбкой принялся выкладывать на стол полный набор хирургических инструментов: скальпели, зажимы, а также нечто, напоминавшее одновременно болторез и садовые ножницы и предназначенное, несомненно, для разъятая костей.

После легкого поклона в нашу сторону он указал рукой на Нарбондо и произнес, обращаясь к нам, как оперирующий хирург к группе студентов-медиков:

— Я намерен отделить голову этого человека и прикрепить ее к телу того толстяка; затем я разбужу его и заставлю поглядеть в зеркало на свое уродство. Далее, мне предстоит внедрить данный механизм, — Уиллис положил руку на комок шестеренок, добытых из игрушечного слона, — ему в сердце, что позволит мне управлять им с помощью рычага… А этот экземпляр, — добавил он, указывая на объятого ужасом Хиггинса, — я планирую разрезать на части и собрать задом наперед, чтобы ему пришлось тянуться за спину, застегивая свою рубашку, после чего продам в «Цирк мистера Хэппи».

Оказывается, Пьюл был еще безумнее, чем мне представлялось. Как, черт возьми, он намеревался собрать Хиггинса «задом наперед»? Ясно же, что все его усилия пойдут прахом. Есть ли хоть одно подтверждение тому, что Уиллис хоть немного владеет техникой вивисекции? Ни малейшего, даже в пору его ученичества у Нарбондо, да и та практика ровным счетом ничего не доказывает, кроме склонности Пьюла к насилию. Уиллис собирался искромсать ножами трех человек (двое из которых еще дышали), повинуясь тем же безумным мотивам, которые направляли его руку, когда он шинковал бритвой моего слона или резал на части бедных пташек и прятал плоды своего труда под половицами.