— Здесь, внизу есть проход! — закричал он. — Хорошо охраняемый, но если вы сумеете пройти, мы встретимся внутри. О Зевс, что за битва! — Он улыбнулся, скаля зубы, и исчез.

Мне незачем было подгонять моего кентавра. Следуя изгибу стены, мы вдруг оказались перед зарешеченным проходом, в глубине которого сверкали золотые кольчуги защитников. Мой кентавр рассмеялся — это больше напоминало ржание — и встал на дыбы. Я прижался к его потной человеческой спине и ощутил сильный удар, потрясший нас обоих, когда передние копыта врезались в решетку.

Она прогнулась, а кентавр отскочил назад, опустился на все четыре ноги и вновь поднялся на дыбы. Я услышал очередной взрыв его нечеловеческого смеха, ощутил еще более сильный удар, и решетка перед, нами была выломана.

Прежде чем я успел спешиться, четверо людей лежали на полу, умирая, а копыта и меч кентавра омылись свежей кровью. Он смеялся как безумный; истерия и дикость смешивались друг с другом в ужасном дуэте.

Вдруг застучали копыта Панира, он появился в глубине коридора и позвал нас. Кентавр проревел что-то на нечеловеческом языке, Панир ответил ему, нервно смеясь и тяжело дыша, и снова поманил за собой.

Трижды натыкались мы на охранников, и каждый раз торжествовал мой меч и страшный арсенал кентавра. Сам Панир не принимал участия в схватках. Он стоял сбоку, смотрел и ждал, пока мы пожнем свой кровавый урожай. Потом мы снова шли вперед.

Так мы и добрались до сада, в котором Пифон охранял Золотое Руно, принадлежавшее Аполлиону.

13. МОЩЬ НА ПРИВЯЗИ

Времени хватило лишь на один быстрый взгляд сквозь жалюзи, закрывавшие доступ в сад, ибо из коридора за нашими спинами доносилось эхо быстрых шагов, твердых и решительных, лязг доспехов и оружия. Вдали слышны были звуки битвы вокруг храма и поднимавшееся над воем монотонное причитание дьявольской песни. Казалось, темнота вокруг становится все более густой.

Впрочем, я почти не замечал этого. Я забыл о битве и о надвигающейся сзади опасности, даже о таинственной поре Затмения, во время которого должен буду сразиться с богами. Потому что предо мной раскинулся сад Золотого Руна…

Он изменился. Я коснулся рукой ставни и толкнул ее. Потом поставил колено на подоконник, наклонился, просунул голову в низкое окно и словно в полусне, почти не понимая, что делаю, вошел в таинственный сад.

Ковер из цветов, горевших наподобие упавших звезд, сиял уже не так ослепительно, ибо наступил Час Затмения. Правда, цветы продолжали гореть, но каким-то особенным, вялым пламенем, которое заставило меня содрогнуться при мысли, что придется пройти сквозь него.

Но я должен был сделать это, потому что посреди сада раскачивалось дерево, которое легенда называла Пифоном, ленивое и сонное в углубляющемся мраке Затмения. Большие глаза змеевидных ветвей медленно обратились ко мне — чешуйчатые тела поворачивались неторопливо, не спеша, как змеи из кошмарного она.

И среди них сверкало Золотое Руно.

Тут в окне позади меня началась суматоха. Я услышал крик Панира, дикий смех кентавра и глухие удары его копыт по человеческому телу. Через широкое окно хлынула волна воинов в золотых кольчугах — и битва разгорелась вновь.

Я уклонился бы от нее, если бы мог. Ведь я уже знал тайну Пифона, знал о том, что могло погрузить его в сон, о том, что для другого Язона в далеком прошлом сделала Медея.

Я начал отступать к дереву, топча бледно светящиеся цветы и размахивая своим окровавленным мечом. За спинами солдат я видел кентавра, он перебирался через подоконник. Обеими руками он сжимал оружие, а на его полузверином лице читалась дикая радость битвы.

Он напал на моих преследователей сзади в тот самый момент, когда я ударил на них спереди, и потом долгие минуты для меня существовал лишь лязг оружия, враги в золотых кольчугах, да еще отчаянная необходимость не допустить их золотые мечи к себе и при этом убить столько людей, сколько смогу.