Как мне рассказать, что тогда произошло? Как и на каком из человеческих языков описать смерть Аполлиона?

Я помню прекрасное бледное лицо Цирцеи рядом с собой, темно-красные губы, раскрывшиеся в крике, которого я не мог услышать. Помню, как гора, на которой мы стояли, словно исчезала из-под наших ног, а небо над нами превратилось в пламя.

А потом я оказался в соленой воде…

Я был один, и пенистые волны швыряли меня во все стороны, задыхающегося и беззащитного. Дважды я уходил под воду очень глубоко. Я чувствовал себя обнаженным, лишенным силы, которую вливало в меня Золотое Руно, и слабым, как младенец — такой была реакция организма после этого страшного поединка.

Но в ту секунду, когда я решил, что больше уже не могу бороться с волнами, послышался какой-то шорох, какое-то бульканье и что-то подняло меня вверх — огромная волна или, может быть, некая сверхчеловеческая ладонь.

Я снова мог дышать и чувствовал под собой прочную палубу, которая поднималась и опадала на волнах.

Музыка звучала в моих ушах, я слышал скрип весел и тихий стон канатов на ветру, а также удары волн о борта.

С огромным трудом приподнялся я на одной руке и увидел в сером тумане призрачных аргонавтов, склоняющихся над веслами, услышал кифару Орфея, поющую во мгле.

Не помню даже, как и когда я опустился опять на доски. Не помню вообще ничего… ничего…

Костер погас много часов назад. Туман стелился среди сосен, и когда стих голос Сиварда, единственным звуком остались легкие вздохи океана.

— А что было потом? — тихо спросил Тэлбот.

— Потом я лежал на пляже. Была ночь, — ответил Сивард. — Я видел огни вдалеке и, вероятно, каким-то образом прошел часть пути, прежде чем потерял сознание. Я оказался в небольшом городке на орегонском побережье. — Он пожал плечами. — Это могла быть галлюцинация. Не могу понять, как я попал отсюда в Орегон за одну ночь. Самолет мог бы это сделать, но зачем, черт возьми… Нет, сомнений у меня уже нет, я знаю, что это была вовсе не галлюцинация.

— Ну что ж, — ответил Тэлбот, — наша наука продвинулась достаточно далеко, чтобы осознать, насколько мало нам известно. Полагаю, все, о чем вы говорили, теоретически возможно… раса сверхлюдей и все остальное. Все, кроме «Арго».

Сивард кивнул.

— И все-таки, — сказал он, — только в реальности «Арго» я абсолютно уверен. Он для меня более реален, чем Геката, Эя или даже Цирцея.

— Киан? — осторожно спросил Тэлбот. Сивард нетерпеливо махнул рукой.

— Это еще не конец, — ответил он. — Киан… Цирцея… одна женщина или две, я уже и сам не знаю. Но в самом начале мне было дано обещание, и обещание это не выполнено до сих пор. Поэтому я не могу оставить этого просто так. Я не могу сосредоточиться ни на чем в этом мире. И знаю, что это еще не конец, понимаете? Разве что и Геката тоже погибла.

Что ж, такое приключается с человеком только раз в жизни. Или — если у него больше одной жизни — два раза. Я уже и сам не знаю… По-моему, это не было галлюцинацией. Думаю, что я вовсе не безумен: я помню все слишком отчетливо. И я знаю, что однажды Геката выполнит свое обещание…

Он пожал плечами и встал.

— Ну вот, я все рассказал. Скоро рассвет, спать хочется.

Тэлбот долго не мог заснуть, он лежал, вглядывался в звезды, поблескивающие меж сосен, и думал. Думал о Язоне, о Джее Сиварде, о происхождении названий и людей, об «Арго», рассекающем волны туманного моря и охраняющем воды, бьющие в безымянные берега.

Страж моря…

Перед самым рассветом его разбудили слабые звуки музыки.