Амеротк прекрасно понимал, что Хатусу выбрала именно эту комнату, чтобы создать впечатление ее собственной царской власти. Будь на ней голубая или двойная корона, а в руках – плеть и скипетр, она бы выглядела совсем как фараон, вершащий суд. Даже выражение лица ее изменилось: от мягкости и кокетства не осталось и следа. Ее глаза гневно сверкали, губы были яростно сжаты. Амеротк взглянул на Сетоса и преклонил колена. Он воздавал ей не больше почестей, чем полагалось, но в памяти его хранилось предостережение Омендапа. Хатусу ясно давала понять, что регентом должна стать она. А еще у него закралось подозрение, не хочется ли ей также стать и фараоном.

– Ваше Величество, вы посьшали за мной, ровным тоном проговорил Амеротк.

– Если не хотите, можете уйти, господин Амеротк!

В тоне Хатусу чувствовалось напряжение. Амеротк со вздохом поднялся и скрестил руки на груди. Во взгляде Сетоса читалось предостережение. Он едва заметно покачал головой, давая сигнал Амеротку следить за своими словами. Эти подсказки совершенно не понравились Амеротку.

– Я главный судья в Зале Двух Истин, – ответил он. – Я представляю правосудие фараона.

– Вы всегда были прямым и несгибаемым, как столб. – Теперь уже Хатусу улыбалась, сменив свою величественную позу на более непринужденную – Помните, Амеретк? Вы когда-то не…е…много заикались, – намеренно запинаясь, сказала она. – Не забыли?

– Я помню, как меня дразнили, Ваше Величество. Как не помнить. Вы и ваша любимица-кошка. Серая, как мне кажется, верно? Во взгляде ласка, но очень острые коготки. Иногда было трудно различить: где хозяйка, а где ее любимица.

Сетос тихо ахнул. Но Хатусу удивила его. Вместо вспышки гнева в глазах ее зажглись озорные огоньки.

– Вас всегда отличали резкость и прямота, Амеротк. От заикания вы избавились, но у вас все такое же непроницаемое лицо, вы по-прежнему пылаете страстью к Норфрет и сохраняете решимость следовать правде. Неужели вам все это никогда не надоедает?

– Ваше Величество, я воспитывался при дворе вашего отца, и если я испытываю нечто подобное, то у меня достаточно хорошие манеры, чтобы это скрывать.

Амеротк чувствовал, как в нем копится гнев, который мешает дышать. Ему хотелось пройтись и дать выход чувствам. В то же время он ощущал в себе какую-то детскую неопределенность: был ли он рассержен или просто испуган?

– Некоторые назвали бы вас дерзким, – подал голос Сененмут. Он сидел в ленивой позе, положив руку на кресло-трон, и так ласково его поглаживал, что у Амеротка закралась мысль, а не хочется ли приспешнику Хатусу самому сидеть там.

– Простите? – Амеротк склонил голову набок, делая вид, что не понимает слов Сененмута.

– Господин Амеротк, – повторил он, – некоторые назвали бы вас дерзким.

– В таком случае, многие бы сказали, что между нами много общего.

Хатусу со смехом вскочила со своего трона. Она подошла к Амеротку и прижалась к нему. В полумраке комнаты Амеротку показалось, что они перенеслись в прошлое, он снова молод и его дразнит маленький бесенок из семейства фараона. Она так прижалась к нему, что он чувствовал запах ее пота, ароматы дорогих мазей и масел, которые источали ее одежды и тело. Поцеловав его в щеку, Хатусу вернулась на свой трон.