В обширных сводчатых, похожих на лабиринт подвалах хранились запасы пищи на случай долгой осады. Стоял дворец на холме, издалека привлекая внимание всех, кто подъезжал к Ладору. О богатстве, славе и могуществе правителей Синегорья свидетельствовал этот прекрасный дворец.
Владигор и Бадяга долго шли по переходам дворца. Шли молча. Наконец князь остановился напротив двери из толстых дубовых досок, обитой полосами из кованой меди. Толкнул ее, сам в помещение вошел и сказал Бадяге весело:
— Ну заходи. Такое здесь увидишь, чего отродясь не видел.
Бадяга, посмеиваясь про себя, вошел в большую горницу. Свет полуденного солнца лился сюда через слюдяные оконца, поэтому не нужно было и свечей, чтобы увидеть, что у больших столов хлопочут три человека — все те же подручные, что помогали Владигору в кузне. При появлении князя они оторвались от своих занятий и приняли почтительные позы.
— Наконечники, что ковали сегодня, успели насадить на древки? — спросил князь строго.
— Заканчиваем работу, господин, — ответил один из мастеров.
Владигор, подтолкнув Бадягу, сказал ему:
— Пройди вдоль стен да посмотри.
Дружинник повиновался. На дощатых стенах висело, как он сразу догадался, какое-то оружие, издалека похожее на распластанную птицу. Этих «птиц» было здесь не меньше дюжины, и все они подобны были друг другу. Бадяга руку протянул, дотронулся, пожал плечами, повернулся к Владигору:
— Не понимаю: вроде на лук похоже, только маленький какой-то, а тетива, наоборот, слишком толстая. Какой же величины зазубрину на стреле делать надобно? И зачем, скажи на милость, к луку этому деревянная колобаха присобачена? Прости, толку в таком творении не вижу никакого — безделка, сущая безделка, баловство ребячье.
И Бадяга с сожалением подумал, что Владигор, славный князь и воин, каких нигде не сыщешь, совсем одурел от безделья за последний, мирный для Синегорья год.
— Ошибаешься ты, Младшой Бадяга, — сказал князь серьезно. — Не баловство ты видишь и не безделку, а самострел. Его рисунок я как-то увидал в книге, где изображены предметы другого, будущего Времени и Мира. Книга эта — моего учителя Белуна…
Бадяга последнее сообщение прослушал без внимания и все рассматривал самострел, рассматривал с неодобрением и даже с легкой насмешкой.
— Самострел! — сказал он и усмехнулся пренебрежительно. — Что ж, он вот так сам по полю боя побежит, сам тетиву натянет и стрелку наложит, во врага прицелится да и стрельнет? А в тебя, княже, не угодит случайно?
И Бадяга, очень довольный шуткой, громко засмеялся, не боясь, что Владигор обидится. Князь и в самом деле не стал обижаться на Бадягу, он лишь дождался, покуда воин насмеется вдоволь, а после снял со стены один из самострелов и, держа его в руках, заговорил:
— Нет, Бадяга, сам он в поле не побежит, человек здесь нужен, который бы из него стрелял. Ну, гляди внимательно. Луковище таким коротким потому сделано, что из кованого железа оно, и если его согнуть, тетиву натягивая, то стрела силу для полета обретает необычайную.
— Да кто ж такую тетиву натянет одной рукой? — с сомнением спросил Бадяга. — Ну-ка, дозволь мне, княже, силу свою испытать на оном самостреле.
Бадяга взял в руки самострел и, уперев приклад в толстый живот, попробовал потянуть за тетиву, но она не поддалась, и луковище вовсе не согнулось. Бадяга побагровел то ли от натуги, то ли от смущения. Владигор с улыбкой сказал обескураженному дружиннику:
— Лук о пол упри, стопами луковище прижми и тяни теперь, да только двумя руками, не одной!
Сделав все в точности так, как велел князь, Бадяга вцепился пальцами обеих рук в тетиву, крякнул и потянул ее на себя, но лишь на полпяди продвинулась пеньковая, крученая тетива и совсем немного согнулось луковище. |