Снег по‑прежнему валил крупными хлопьями. Мы давно уже не чувствовали ни рук, ни ног.

– Давайте забросаем его камнями, а снег скроет остальное. Потом что‑нибудь придумаем.

Легче сказать, чем сделать. Мы провозились битый час, оттаскивая тело к пролому в стене и негнущимися пальцами ворочая валуны. Оказалось, чтобы спрятать труп, нужно не так уж мало камней.

Когда мы вернулись в хижину, Наригорм уже все рассказала Аделе и Родриго, несомненно расписав все в кровавых подробностях. Они вскочили, с тревогой вглядываясь в наши покрасневшие с мороза лица. Осмонд крепко прижал Аделу к себе, хотя нуждался в утешении не меньше жены. Его бил озноб. Чтобы выдержать такое зрелище, нужно обладать крепким желудком.

Родриго сжимал голову руками, словно боялся, что она взорвется.

– Вы оставили его там, где нашли?

– Мы прикрыли тело камнями, но труп обнаружит первый же пастух или погонщик, который решит подправить загон. Даже если тело успеет разложиться, всякий, кто увидит отрубленные руки, сообразит, что его не просто задавило обрушившейся стенкой.

– Но снег скроет следы!

– Снег не может идти вечно. Через несколько недель, а может, и дней погонщики заявятся сюда со своими стадами. Если пойдут слухи, тот человек у камней нас вспомнит. А уж Зофиила – наверняка. Мы можем или сами донести на себя в надежде, что пристав поверит в епископского волка, или спрятать тело. Я – за то, чтобы спрятать.

Родриго кивнул и отвернулся к огню.

– А что делать с ящиками? – озабоченно спросила Адела. – Вдруг епископский волк придет за ними сегодня же ночью!

Такой поворот событий казался мне маловероятным.

– То, что волк осмелился напасть на Зофиила, не означает, что он готов показаться перед нами. Давайте сложим ящики обратно в повозку. Пусть забирает их и катится отсюда, хотя это уже не спасет беднягу.

– А я не собираюсь притворяться, будто мне его жалко! – выпалил Осмонд, смело встречая наши укоризненные взгляды. – Вспомните, как он измывался над Сигнусом и Аделой! А ты, Родриго, разве ты забыл, как Зофиил изводил Жофре?

Все прятали глаза.

– Осмонд, перестань, – попыталась утихомирить мужа Адела.

– Не желаю я притворяться! Давайте будем честными перед собой – Зофиил был злобным и мстительным негодяем!

– Осмонд! – воскликнула Адела, испуганно перекрестившись. – Зофиила убили! Он умер без отпущения грехов! Его дух еще здесь и слышит тебя!

Мы не притрагивались к пище с рассвета, но кусок не лез в горло. Свежая баранина на вкус была не сочнее высохшей репы. Только Наригорм набросилась на еду с обычной жадностью. Мы почти не разговаривали. Мысли блуждали вокруг изувеченного трупа. После ужина мы закутались в одеяла и попытались забыться тревожной дремой, но сомневаюсь, что кому‑то удалось уснуть.

Нас не удивило, когда в ночи снова раздался волчий вой. Приподнявшись на локтях, мы всматривались в темноту и слушали. Звук шел от загонов, словно тот, кто его издавал, забравшись на кучу камней, оглашает победной песнью окрестности. Правосудие торжествовало.

Наконец вой смолк, но тишину нарушил другой звук. Сигнус плакал. Родриго согнулся над ним, обнял юношу за плечи и начал укачивать, словно ребенка.

– Больше мы его не услышим, – бормотал Родриго. – Теперь он оставит нас в покое. После смерти Зофиила нам ничего не угрожает.

– Я слышал лебедей, – прорыдал Сигнус.

– Нет, ragazzo, ты слышал волка, но больше он не появится.

– Разве ты не слышишь? Как бьются их крылья! А перья, такие громадные и белоснежные, они падают сверху, покрывая все вокруг. Они душат меня! Так холодно, и крылья, крылья бьются! О, как страшно они хлопают! Неужели ты не слышишь?

– Нет здесь никаких лебедей.