– Пусть думают, что пастухи поймали его за кражей овец и убили на месте. На дворе такие времена, что никто их не осудит.

Мои товарищи не двинулись с места. Что ж, придется справляться в одиночку. Желчь подкатила к горлу, но выбора не было.

Осмонд обнял Аделу, заставляя жену отвернуться.

И вот на меня уставилось мертвое лицо Зофиила. Восковая кожа, почерневший нос, широко открытые рот и глаза – Зофиил словно усмехался мне в лицо, готовясь отпустить очередную колкость. При виде его изувеченных рук к горлу подкатила тошнота. В тепле хижины труп начал оттаивать, но мне удалось разрезать ножом одежду, лоскут за лоскутом. Теперь ее следовало сжечь.

Мы с Сигнусом взяли труп за лодыжки. Родриго подхватил Зофиила под мышками, а Осмонд, заскрипев зубами, просунул руки под голые холодные ягодицы. Не успели мы приподнять труп на несколько дюймов, как крик Наригорм заставил нас разжать руки. Тело с глухим стуком ударилось о земляной пол.

– Смотрите! Раны снова кровоточат!

На обрубках рук показались красные водянистые капли. Осмонд в ужасе отпрянул.

Наригорм наклонилась над трупом:

– Когда убийца прикасается к телу жертвы, раны открываются. А это значит, – заключила она победно, – что его убил кто‑то из вас!

Мы изумленно переглядывались. На всех лицах, кроме детского личика Наригорм, читался страх, а кровь все сочилась и сочилась из ран.

24

РЫЦАРЬ ЛЕБЕДЬ

Мы оставили хижину с первыми солнечными лучами. На полях появились прогалины, с веток капало. Сугробы еще высились у стен овечьих загонов, но дороги уже превратились в густую вязкую жижу. Мы брели рядом с повозкой, и грязь из‑под лошадиных копыт облепила нас с ног до головы. Всяк, кому довелось побродить по дорогам, знает, что путешествовать в оттепель – сущее наказание. Ноги вязнут в грязи, а снег скрывает от глаз камни и выбоины – того и гляди, угодишь в яму ногой или, того хуже, у повозки согнется колесная ось. Однако оставаться в хижине мы больше не могли.

Прошлую ночь Осмонд, Адела и Карвин провели в повозке. Адела боялась, что мстительный дух Зофиила покинет тело, зарытое под полом. Говорят, что младенцев нельзя оставлять в одной комнате с покойником. Дух умершего может войти в ребенка через открытый рот и завладеть его душой.

Прочие остались ночевать в хижине. Мы присыпали могилу солью, зажгли в углах четыре свечи и приготовились бодрствовать. Лишнюю землю мы равномерно распределили по всему полу. Если нам повезет, пастухи никогда не узнают, что спят на могиле. Все мы, возможно, спим на костях и не догадываемся об этом.

Всю ночь мы не смыкали глаз. Разговаривать не хотелось, мы осмеливались лишь украдкой бросать друг на друга осторожные взгляды. Каждого мучил вопрос: кто убил Зофиила? Неужели он? Или он? Не хотелось верить, что в смерти фокусника виновен кто‑то из нас. Гораздо спокойнее было думать, что жертву настиг епископский волк.

Вспыльчивый Осмонд грозился убить фокусника и вполне мог ударить Зофиила, но никогда бы не напал сзади, и уж точно ему бы не хватило духу отсечь мертвому руки.

Родриго? Меньше всего мне хотелось думать на него, но ведь и он дважды набрасывался на Зофиила с кулаками. Мне вспомнился день, когда Родриго высек Жофре – чего‑чего, а решительности ему было не занимать. Но почему сейчас? Если Родриго считал Зофиила виновным в смерти Жофре, у него была возможность отомстить раньше.

Если у кого и был настоящий повод для ненависти, так это у Сигнуса. Жажда мщения, питаемая постоянными унижениями, могла долго тлеть в душе юноши, пока не вспыхнула ярким пламенем. Одно неосторожное слово насмешника – и гнев Сигнуса мог выплеснуться на Зофиила. Возможно, кровь на одежде юноши принадлежала не только зарезанной овце? А Плезанс и убитая девочка? Мы до сих пор не знали, причастен ли Сигнус к этим смертям.