– А шарф? И куда ты без шапки? Не пущу с босой головой! Вот что хочешь делай! – Она встала поперек двери, демонстрируя полную готовность «не пустить».

М-да. Это могло стать проблемой. Нет, не материно упрямство. Но про шапку и шарф он действительно не подумал – у куртки был плотный капюшон и плотный, под горло, вязаный ворот. А воротник верблюжьего пальто, хоть как хочешь его поднимай, на макушку не натянешь. Бегать с «босой» головой под снегопадом – это, пожалуй, чересчур, мать права.

– Папин малахай надень, – она уже совала ему в руки здоровенный – настоящий алтайский, отороченный лисой или кем-то вроде, – треух. – И шарф, шарф обязательно.

– А отец как же?

– Да куда мы в такую погоду? Если за хлебом-молоком, так ближний магазин прямо в подъезде, а до гаража он так бегает, в штормовке, – она опять вздохнула. – Все лошадку свою чистит да холит.

«Лошадка» – старенький «москвичок» – до сих пор бегала на удивление шустро, чем отец страшно гордился и в гараже торчал подолгу: тут подкрутит, там почистит, – утверждая, что это помогает поддерживать тонус лучше всякой физкультуры. Он и впрямь выглядел и держался куда бодрее, чем многие его озабоченные многочисленными возрастными болячками сверстники-пенсионеры.

Матвей улыбнулся:

– Что бы я без вас делал! Люблю, целую, отцу привет от меня, – он чмокнул мать в серебристо-седую макушку и выскочил из квартиры.

Стеклянный параллелепипед автобусной остановки был едва виден, так густо облепили его пытающиеся спрятаться от метели граждане. Казалось, гнутая крыша висит над скоплением шапок и капюшонов сама по себе, без всяких стен.

Громов пробился к проезжей части, глянул вперед: похоже, пробка тянулась до самого метро. Даже если автобус придет прямо сию минуту и если еще удастся в него втиснуться, то три остановки он будет ползти полчаса. И то если повезет. Сплошные если, короче говоря.

Матвей поглубже надвинул малахай и зашагал в сторону метро. Шагов через тридцать облепленное снегом пальто из рыжевато-кофейного стало белесым. Снег ухитрялся забиваться даже под шарф – мама когда-то связала его сама, длинный, мягкий, очень теплый – и от прикосновения влажной шерсти шея начала невыносимо чесаться.

Снеговик. Ну чисто снеговик.

Возле леденцово сияющих стеклянных дверей метро Громов попытался почиститься, но вышло не очень: облепившая пальто снежная каша подмерзла, превратилась в ледяные катышки и стряхиваться решительно не желала. Ладно, подумал он, само растает. Ледяные катышки действительно пропали уже через несколько минут, но намокшая верблюжья шерсть почему-то вдруг начала явственно припахивать псиной.

Ресторан именовался «Розовый фламинго». «Не просто к бифштексам, а к ма-аленьким бифштексам», – некстати вспомнилась реплика из «Понедельник начинается в субботу», которым они когда-то наперебой зачитывались. А может, и кстати. Не просто фламинго, а, ясен пень, розовый! Красота! Интерьер, собственно, соответствовал: дорого, пышно, два гигантских фламинго торчат, изображая вход в Царство Роскошных Трапез, да еще и дико розовые светильники там и сям понатыканы.

Ну насколько можно было видеть от входа. Дальше Матвея не пустили.

Встречавшая посетителей хостесса – в узеньком костюмчике, строгость которого призван был смягчить игриво обвивающий лилейную шейку розовый (ну еще бы!) платочек и розовые же туфельки, – вместо того чтобы с дежурной улыбкой поприветствовать и сопроводить гостя, неуверенно подшагнув, перекрыла дверной проем. От подсвеченной розовыми трубками гардеробной стойки уже спешил на помощь рослый охранник.