– Вас посадивший…

И он оглянулся:

– Сюда…

И на дверь:

– А про это я слышал!

Про что?

– Сблизил нас.

Продирал свою бороду:

– Я – знаю вас.

Оба замерли; оба, взглянув друг на друга, друг друга не видели; и, помолчавши, профессор усами вздохнул, точно деревом ветер.

– И вы меня знаете.

Клин бороды перед ним засигал вопросительным знаком в усилиях не подавиться нервическим иком; мелькнуло в Мандро:

– О, о, —

– страшное что-то в косме, перед ним вы растающей: невероятных размеров казалась она!

Закрываясь, повесился в кресле

Профессор, увидевши это, пытался своей бородой и рукою умалчивать, с неуловимой почти укоризной вздохнув

– Вам бы надо учиться.

Мандро посмотрел на него необычно живыми, внимающими молодыми глазами.

– Наука есть истинный свет.

Тут профессор взглянул очень строго, почувствовав что – перепутался; перевоспитывать спрута не легкая, в корне взять, штука!

А рожа портьеры осклабилась складкой: сказала от четливо:

– Это – Коробкин!

Сказали за дверью хихиком старушечьим дамские, шелг ковые, кружевные «дессу»; закачался со столика страшный парик, повисающий на канделябрине, точно с изогнутого, металлически строгого рога из фона портьеры, где черная лапа царапалась: складки слагалися в наглое рыло.

– Эй, – вы!

И под рылом шарахалась дверь.

____________________

То за нею, расставивши фалды, Велес-Непещевич, Вадим Велемирович, в скважину вставился, хлопая глазиком, ползая им, как клопом, по профессору, задом из фалд на диваны небесного цвета, на Мирру Миррицкую пялясь, бросая – и брыком, и мыком

– Молчите.

– Мешаете.

– Вот…

– Посопели.

– Уселись.

Миррицкая с недоуменьем, «Жюли» же с развратной гримасой бросались носами и пальцами в дверь; и потом – друг на друга: носами и пальцами:

– Де з'энбисиль!

– «Дьё!»

– «Де фу!»

А Мертетев, схватив эксельбант, заметался меж ними двумя и Велесом, стараясь за фалду его оттащить и, пропя-тивши зад, самому приложиться: Велес его локтем пихнул бахнув пробкою:

– Это – Коробкин!

И все тут защелкали.

____________________

И нарушая молчание, – трудное дело воспитывать спру. та, – профессор Коробкин попробовал:

– Весь вопрос в том, – вами нерационально продумано, – с пыхом усами подергал, – когда…

Как сказать? Недостойно бить битого:

– Весь вопрос в том, что не «вы» или «я», без открытия – вы; я, допустим, – с открытием: гм!

И отдался в дрожавшие и волосатые руки; лицо от лица, как сквозь облако облако, белым, сквозным одуванчиком в солнечный дым перевеялось:

– Весь вопрос в том, что стоит, – и он всем существом просиял, – нас связавшее: как-с, чем-с – не важно-с!

Одною рукой – на парик, а другою (ладонью) от сердца – на сердце; себя уверял: у Мандро – тоже сердце; теплом охватило Мандро.

– Этим сказано все-с: мы, – ладонь на себя, на Мандро, – тут, – ладонь на парик, на козетку, – сидим!

И Мандро показалось: профессор сидит такой маленький и не лицом, а рукой приглашает Мандро быть свидетелем, что потолки – поднимались, а свет – нарастал:

– Чего ж более?

В комнате вспыхнули, в корне взять, лампочки, а потолки, в корне взять, подскочили: на метр.