С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает в книге «О декабристах»: «Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения; они кричали: «Да здравствует Конституция», — но многие думали, что «Конституция» есть женский род от слова «Константин» и что этим обозначается жена Великого князя Константина Павловича…»

И не любившие Николая I, — по словам Зайцева, — «не могли отрицать, что 14 декабря показал он себя властелином. Личным мужеством и таинственным ореолом власти действовал на толпу. Он Власть… «Это Царь». Вожди мятежников могли быть и образованней его и много было правильного в том, что они требовали, но у них не было ни одного «рокового человека», Вождя. Николай Вождем оказался и победил».

* * *

Декабристы хотели, сознавали они это или не сознавали, довести начатое Петром I разрушение русской монархии до своего естественного конца. Д. С. Мережковский правильно отмечает в статье, посвященной 100-летию со дня восстания декабристов: «…Между Пушкиным и Петром — вот их место. Недаром, именно здесь, на Петровской площади, у подножия Медного всадника, начинают они восстание, как будто против него.

Как будто уничтожают его, а на самом деле, продолжают…»

XII. Как «рыцари свободы» вели себя во время следствия

I

Николай Первый взял в свои руки следствие о заговоре декабристов, чтобы узнать самому лично цели и размах его. После первых же показаний ему стало ясно, что здесь не имеет место простой акт непослушания. Заговор не был измышлением каких-то доносчиков, — это была реальность. Цель заговора было уничтожение России такой, какой он себе ее представлял.

«Революция у ворот Империи, — сказал он в эту трагическую ночь Великому Кн. Михаилу, — но я клянусь, что она в нее не проникнет, пока я жив и пока я Государь милостию Божьей». И далее: «Это не военный бунт, но широкий заговор, который хотел подлыми действиями достигнуть бессмысленные цели… Мне кажется, что у нас в руках все нити и мы сможем вырвать все корни». И еще: «Могут меня убить, каждый день получаю угрозы анонимными письмами, но никто меня не запугает».

«С самого же начала я решил не искать виновного, но дать каждому возможность себя оправдать. Это исполнилось в точности.

Каждый, против которого было лишь одно свидетельство и не был застигнут на месте преступления, подвергался допросу; его отрицание, или недостаток доказательств имели следствием немедленное освобождение».

«Это утверждение Николая I правильно, — пишет Грюнвальд. Николай испытывал удовольствие быть человеколюбивым, в особенности, в начале следствия. Он отказался признать вину, даже признанную, молодого князя Суворова, юнкера лейб-гвардейского Конного полка. «Суворов не в состоянии изменить своему Государю».

Он отправляет к матери поручика Коновницына, «чтобы она его высекла».

Николай I был убежден в необходимости применить суровые меры наказания, но пытался исключить из числа наказуемых всех достойных снисхождения. «Это ужасно, — пишет он Вел. Кн. Константину, — но надо, чтобы их пример был бы другим наука, и так как они убийцы, их участь должна быть темна». И дальше: «Надо было все это видеть, все это слышать из уст этих чудовищ, чтобы поверить во все эти гадости… Мне кажется, надо поскорее кончать с этими мерзавцами, которые, правда, не могут больше иметь никакого влияния ни на кого после сделанных ими признаний, но не могут быть прощены, как поднявшие первыми руку на своих начальников.