Он взял из-под её локтя дубиё, перевернул нижним концом кверху.

Древесные волокна в нескольких местах были смяты и вдавлены. Бэнсон, светя фонарём, начал понимать; холодок прошёл у него по затылку. Альба, качнувшись, приблизился к девушке, мягко обнял её, прикоснулся щекой капюшона к траурным кружевам.

– Не лги мне больше, – произнёс незнакомо мягким голосом, грустно и нежно.

Девушка всхлипнула, закивала. Сомкнула ладони на посохе. Альба шагнул в сторону, и она, подойдя к чернеющему в стене окошку, дрожащими руками отправила в него побитый конец. Там, в каменной пустоте, что-то щёлкнуло, и в дубиё тотчас ударило гулко, так, что свободный конец его вздрогнул и загудел. Девушка, прикрыв лицо краем платка, отошла. Альба вывернул посох из чёрного злого провала, до самого плеча сунул в него руку. Послышался звон и шелест цепи, и сразу же за их спинами, совсем близко, что-то тихо заскрипело.

“Открывается дверь”, – уверенно сказал себе Бэнсон.

Да, так и было. Встали у разверстого проёма, помолчали.

– Останься здесь, – проговорил задумчиво Альба, поворачивая капюшон в сторону девушки. – Если там что-то случится не так и дверь захлопнется, – открой, когда мы постучим.

Она, задавливая плач, ещё раз кивнула, прижала руки к груди. Альба взял фонарь, пригнулся и исчез в могильном провале. Сопя и постанывая, Бэнсон с неимоверным трудом протиснулся следом.

– Всё обычно, как во всех подземельях, – осторожно пробираясь впереди с фонарём, вполголоса сообщал Альба. – Низкий свод, стены на известковом растворе. Судя по влажности, вольного воздуха нет. Стало быть, проход впереди тоже закрыт. Хорошо, если без замка… Да там-то он зачем был бы нужен?

Точно, вторая дверь обнаружилась в конце тесной подземной галереи, и точно – без замка. Такая же маленькая, и так же пришлось продираться сквозь узкий проём.

Вошли в обширное, круглое, с кольцом колонн вдоль стен, помещение. Здесь был полумрак – рассеянный свет проникал сквозь световые колодцы откуда-то сверху.

– Ну что, – с причудливым эхом прокатился под потолком голос Альбы. – Если б ты сам устраивал всё, что мы видим, и мозг твой был бы измучен мыслью о том, что кто-то может незаметно проникнуть сюда, где бы ты соорудил на такой случай ловушку?

Бэнсон внимательно, и теперь уже по другому , всмотрелся.

– Там, куда проникший пошёл бы прежде всего.

– А тебе самому куда хочется пойти? Ведь тебя, как только ты вошёл, поманило к себе какое-то место? Вспомни.

– Да, поманило. Вот туда, где стоит в ряд старинное оружие. 

– Точно. Выставлено напоказ. Это одна из ловушек. Но есть ли ещё?

Бэнсон неуверенно переступил с ноги на ногу.

– Кажется – есть.

– Неужели? И где?

– Вот там, ровно с другой стороны. Монеты и золото, и тоже положены так, что тянет подойти и потрогать.

– Мо-ло-дец. Вот смотри, что он сделал. Подходишь к стене, а там, за стеной, в ещё одной комнатке, взведённый стоит арбалет. Именно арбалет, ведь ему не нужен порох, который может отсыреть. Подходишь, берёшь и тянешь к себе что-нибудь из оружия. Арбалет делает “щёлк”… Через дырку в стене прямо в грудь тебе летит болт. То же – с другой стороны. Это если проникнет тот, кто к оружию равнодушен, а прежде возьмётся за золото. Там тоже комнатка и тоже – болт в арбалете. Хорошо. Ну а если проникнувших – двое, и один пойдёт к оружию, второй – к сокровищам, и один из них попадёт в ловушку первым. Что тогда, второй – уцелел?

– Да, наверное… Ведь он же тогда – предупреждён!

– Не совсем.