– О господи! Умер Валентин, вот его вдова с детьми.

– Что? Умор Валентин? – воскликнул в замешательстве мастер Мартин. Несчастье-то какое, несчастье какое! Подумайте, – обратился он вслед за тем к Паумгартнеру, – Валентин – искуснейший из моих подмастерьев, и притом усердный и скромный. Недавно, отделывая большую бочку, он сильно ранил себя скобелем, рана делалась все более опасной, началась у него горячка – и вот он умер в расцвете лет. – Тут мастер Мартин подошел к безутешной вдове, которая, обливаясь слезами, сокрушалась, что теперь ей, верно, придется погибнуть в горе и нищете. – Да что вы, – сказал Мартин, – да что вы обо мне думаете? Ведь ваш муж у меня на работе нанес себе ту опасную рану. Разве я могу после этого оставить вас в беде? Нет, отныне вы все принадлежите к моему дому. Завтра или когда вы назначите, мы похороним вашего бедного мужа, а вы с вашими мальчиками переезжайте на мою мызу у Девичьих ворот, там у меня славная мастерская под открытым небом, и там я всякий день работаю с моими подмастерьями. Там вы можете ведать хозяйством, а ваших славных мальчиков я воспитаю, как своих сыновей. И знайте еще, что я и вашего старика отца беру к себе в дом. Хороший он был бочар, пока силы его не покинули. Что ж! Если он и не может держать в руке колотушку, топор или натяжник и работать на фуганке, то все-таки он еще в силах владеть теслом или обстругивать обручи. Словом, он, так же как и вы, должен поселиться в моем доме.

Если бы мастер Мартин не поддержал вдову, она, потрясенная пережитым и исполненная чувства глубокой благодарности, едва не лишившись чувств, упала бы к его ногам.

Старшие мальчики повисли на полах его камзола, а двое маленьких, которых Роза взяла на руки, протягивали к нему свои ручонки, как будто они всё поняли. Старый Паумгартнер, с глазами полными слез, улыбаясь, сказал:

– Мастер Мартин, нельзя на вас сердиться! – и пошел домой.

5. Как познакомились молодые подмастерья Фридрих и Рейнхольд

На живописном, зеленом пригорке в тени высоких деревьев лежал статный молодой подмастерье по имени Фридрих. Солнце уже зашло, и только алое пламя полыхало на горизонте. Вдали совершенно отчетливо был виден славный имперский город Нюрнберг, расстилавшийся в долине и смело возносивший свои гордые башни в вечернем сиянии, которое своим золотом обливало их верхи. Парень облокотился на свой дорожный ранец, лежавший рядом, и мечтательно смотрел на долину. Потом сорвал несколько цветков, которые росли вокруг него в траве, и подбросил их вверх, навстречу вечернему сиянию, потом вновь с грустью посмотрел вперед, и горячие слезы заискрились в его глазах. Наконец он поднял голову, простер вперед обе руки, как будто хотел обнять милое ему существо, и звонким приятным голосом запел такую песню:

Пропев эту песню, Фридрих достал из своего ранца кусок воска, согрел его у себя на груди и начал тщательно и искусно лепить прекрасную розу с множеством тончайших лепестков. Занятый этим делом, он напевал отдельные строфы из своей песни и, всецело погрузившись в самого себя, не замечал, что за его спиной давно уже стоит красивый юноша и пристально следит за его работой.

– Послушайте, друг, – начал юноша, – ведь то, что вы мастерите, прекрасная вещица.

Фридрих испуганно оглянулся, но когда он увидел темные, приветливые глаза незнакомого юноши, ему стало казаться, будто он давно уже знает его; улыбнувшись, он ответил:

– Ах, милостивый господин, стоит ли вашего внимания эта безделка, которая служит мне для времяпрепровождения в пути?

– Ну, – продолжал незнакомый юноша, – если вы безделкой называете этот нежный цветок, так поразительно напоминающий настоящую розу, то, значит, вы очень искусный и умелый лепщик.