На шум среагировал один из охранников. Приподняв матерчатый полог, прикрывающий рабов от солнца и частично от пыли, и увидев судорожно бьющееся тело, он довольно улыбнулся и опустил полог обратно.

Глава 4

Путешествие каравана продлилось три недели. Двадцать один день пришлось прожить Косте в клетке на колесах, не имея возможности ни выпрямиться во весь рост, ни походить по ровной, без дыр, куда проваливается стопа при неловком движении, поверхности.

За это время умер один из его спутников. Самый крупный мужчина, со звероватым выражением лица и короткой бородкой. Скорее всего, умер от истощения, так как па́йки теплой воды и комковатой каши едва ли хватило бы крепкому подростку, чтобы волочить ноги. Что уж говорить про здоровенного мужика…

Караван уже неделю как покинул пустыню, что ознаменовалось слегка улучшившейся кормежкой. Каши стало доставаться чуть больше, вода перестала отдавать затхлостью и была почти всегда прохладная.

– Завтра или послезавтра нас отвезут на рынок, – сообщил Кром.

С этим рыжеволосым здоровяком, подмастерьем кузнеца, попавшим в плен во время набега степняков на его селение, Костя сдружился за время путешествия. Немалую роль сыграло то, что землянин единственный из всех присутствующих понимал его язык. За что стоило благодарить покойного Марга, сковородку ему пожарче да маслица туда побольше, наградившего знанием нескольких наречий. Костя знал как минимум три языка: староимперский, на котором разговаривали очень многие в этом мире, бунский – жителей пустыни и степи, таррл – родное наречие Крома. Другие наречия в караване ему слышать не приходилось.

– Ошейники снимут? Хоть на минуту? – с надеждой спросил Костя. Украшение на шее надежно блокировало все его попытки воспользоваться магией. И наказывало за малейшую попытку бунта или снятия.

– Мы с ними расстанемся только после смерти, – угрюмо сказал несостоявшийся кузнец и исподлобья зыркнул на стоящего рядом с их клеткой охранника. Тот расположился на походном стульчике в пяти метрах от клетки, чтобы не мешал неприятный запах, и с наслаждением пил темное прохладное пиво из глиняного кувшинчика.

Кром оказался прав лишь отчасти. На рынок их никто не повез, просто на следующий день пришли уже чужие, то есть не виденные ими ранее охранники, сковали руки-ноги, перегрузили в свои фургоны и куда-то повезли. Набили рабов так, что дышать было тяжело и приходилось стоять во весь рост, плотно прижимаясь к соседям. Зато в новом фургоне можно было выпрямиться полностью.

К вечеру под колесами захрустел гравий, иногда сквозь прорехи в тенте мелькали крутые скальные кручи. Несколько рабов не сдержали эмоций, подробно пройдясь по родословным своих бывших и настоящих владельцев и даже богов.

– Плохо дело, – вздохнул Кром. – На шахты нас везут. Там жить нам года два или три в самом лучшем случае.

Уже в темноте фургоны заехали на просторную площадку, на которую и выгрузили рабов. Уставшие люди, ослабевшие еще за время пути по пескам, падали на каменную мостовую, стоило им лишь покинуть фургон. Не удержался на ногах и Костя.

Долго валяться не вышло. Едва последний раб покинул фургон, как прозвучала властная команда на имперском: «Встать!» Когда же ее проигнорировали, на людей спустили собак.

Огромные волкодавы, в шипастых ошейниках и с огромными клыками, с рычанием набросились на изможденных людей. Если бы животным дали команду насмерть порвать рабов, то от двух десятков пленников остались бы кровавые ошметки. А так все отделались неглубокими укусами и трясущимися поджилками.

Придав толпе рабов подобие колонны по двое, их погнали с площадки в каменный барак, где с них сняли кандалы, выдали гору рваной и грязной одежды, сунули по сухарю и кожаной фляге.