— С вами все будет в порядке, — сказал ему Ивенс — Вытяжной шнур откроет парашют. Поверьте, все очень просто. Когда вы приземлитесь, за вами придет капитан. Он позаботится о вас.

Парень оптимистично улыбнулся. Он мог позволить себе оптимизм, поскольку не летел с ними.

Затем Шмуля отвели в вещевой отдел и подобрали ему снаряжение. Он подумал о том, что никогда в жизни еще не был так хорошо одет, хотя чувствовал себя в этой одежде как самозванец. Одежда была для него великовата, но, оглядевшись вокруг, он понял, что мешковатость является американским стилем. Вероятно, эти огромные болтающиеся одежды, сшитые из бесконечных кусков материи, должны были символизировать процветание. На складе американцы вытаскивали эти предметы из огромных стопок — стопки штанов, доходящие до неба! И венцом уродства был шлем, напоминающий по форме купол московского собора, весивший все шесть тонн и клонивший Шмуля налево или направо, если только он не сопротивлялся этому.

Шмуль осмотрел себя. Третья форма за войну, и в какую же странную цепочку они выстроились: тиковая роба заключенного — фланель вермахта — плотный американский хлопок, увенчанный сталью, как колоколом.

Сейчас, сидя в самолете, который нес его все ближе к Германии, Шмуль задумался об иронии судьбы.

«Я должен был найти особый способ, чтобы умереть. Печи были для меня недостаточно хороши, нет, меня больше устраивает спрыгнуть с самолета вместе с ковбоями, индейцами и гангстерами из Америки».

Он снова взглянул на Литса и обратил внимание на то, как тот сидит: одна нога вытянута вперед, лицо напряженное, глаза устремлены в никуда, все его существо направлено на то, чтобы получить максимальное удовольствие от сигареты. Литс увидел, как зажегся сигнал готовности. Он раздавил окурок ботинком здоровой ноги. Больная нога тупо ныла. Неподвижная, вытянутая, застывшая в холодном самолете, она не подчинялась своему хозяину. Литс массировал ее, нервно разминал пальцами, пытался хоть немного вернуть к жизни. Он притронулся к колену, и рука стала влажной. Снова потекло.

«Сволочь, — подумал он. — Именно тогда, когда она мне нужна».

Он вспомнил свой первый прыжок, первый настоящий прыжок, то есть с живыми немцами, винтовками и настоящими пулями внизу. «Ланкастер», хотя он и больше, казался менее прочным, чем С-47, и Литс испытал чувство настоящего одиночества в том большом бомбовом отсеке, где их было всего лишь трое рядом с угрюмым инструктором по прыжкам. Здесь же их — целая толпа, две футбольные команды вместе с заменой. И дверь, прекрасная американская дверь, триумф индустрии янки. Британцы прыгают из люка в бомбовом настиле по довольно глупым причинам: это что-то вроде школьного испытания на прочность, наподобие холодной ванны или услужения старшим школьникам. Литс направил весь свой страх на то, чтобы пройти через люк и не сломать себе голову. По каким-то необъяснимым причинам янки обладают странной привычкой смотреть вниз при выпрыгивании, чтобы видеть, куда они направляются, и из-за этого всем лицом врезаются в люк. Литс видел, как это происходит, в одной из британских секретных школ, где его обучали прыгать по-британски во время подготовки к войне в рядах ОСС. Там даже была в ходу поговорка: «Янки всегда можно узнать по сломанной челюсти».

Вспыхнул новый сигнальный огонь, красный. Три минуты. Время пристегнуть вытяжной строп.

Шмуль стоял в проходе. Это напоминало ему переполненный варшавский троллейбус, тот, что ходил по улице Глинки, рядом с ювелирными магазинами. У него даже был строп, чтобы держаться в этой тесноте, и он чувствовал дыхание других людей, омывающее его. Был момент внезапного страха, когда самолет повернул влево и Шмуль, неуклюжий в своем новом облачении, чуть было не упал. Он почувствовал, что теряет равновесие и вместе с ним — контроль над собой.