— Спокойней, — пробормотал он.

По коридору самолета свистел свежий и яростный ветер. Проблеск естественного света, не очень сильный, обозначил конец темноты. Дверь открылась.

И тут, как театральная очередь, которую наконец-то допустили до желанного представления, цепь начала двигаться. Она двигалась довольно быстро, словно впереди лежала какая-то желанная цель.

Шмуль увидел небо. Американец, пристегнутый к двери, без предупреждения подтолкнул его в плечо, и, удивляясь собственной непочтительности, Шмуль огрызнулся на совершенно незнакомого человека и, как бы желая выразить ему свое презрение, шагнул вперед.

Гравитация высосала достоинство из всех его членов, и он затрепыхался, как тощий птенец. В нескольких сантиметрах от него проплыл хвостовой стабилизатор с заклепками и всем прочим. Шмуль с криком падал в огромной, холодной, темной тишине, двигатели теперь милосердно исчезли, с ними исчез и шум, и остался только он один, падавший до тех пор, пока — ах! ох! — что-то сильно не дернуло его и он не почувствовал, что плывет под большим белым зонтом. Шмуль огляделся и заметил, во-первых, что небо полно видений — медузы, движущиеся с подводной медлительностью, шелковые нижние юбки молоденькой девушки, наволочки и простыни, полощущиеся на бельевой веревке, — а во-вторых, что, несмотря на великолепие этого зрелища, земля довольно быстро приближается. Он надеялся на безмятежный спуск, воображая, что под ним тысячи футов пространства. Но конечно, они прыгнули с малой высоты: меньше времени в воздухе — меньше рассеивание, и Шмуль уже чувствовал внизу горизонт. Огромная черная земля разбилась об него. Разве он не должен был при этом что-то сделать? Впрочем, неважно. В несущейся навстречу стене темноты, приближающейся, как скорый поезд, Шмуль увидел свою участь. Он рванулся вперед, чтобы обнять ее, ожидая, что не будет никакой боли, только освобождение, и получил ошеломляющий удар, пронзивший его голову стрелой света и лишивший его всяких чувств.

«Я мертв», — подумал он с облегчением.

Но тут над ним возник сержант, отчаянно ругаясь на английском.

— Давай, Джек, отрывай свою задницу от земли, пошли, — и побежал дальше.

Шмуль встал, чувствуя ушибы в дюжине мест, но не ощущая ни одного перелома. Ноги подкашивались под весом собственного тела, в голове все еще гудело эхо приземления. Постепенно он начал замечать, что все поле оживленно движется. Люди куда-то бежали без всякого приказа. Шмуль попробовал сообразить, что же ему теперь делать, и решил, что в первую очередь надо освободиться от ремней парашюта. Внезапно рядом с ним материализовался человек.

— Вы в порядке? Ничего не сломали?

— Что? А. Нет. Нет. Ну и ощущение.

— Отлично.

Шмуль неловко возился с ремнями парашюта, не в силах заставить свои пальцы слушаться и не вполне соображая, что же он должен сделать, и тут почувствовал, как Литс ухватил большую пряжку, которая оказалась центральным узлом паутины державших его ремней, и в следующую секунду ремни ослабили свою хватку.

Шмуль быстро огляделся вокруг: по темному полю рассыпались люди, а за ними маячили стволы сосен. Под высоко висящими звездами стояла полная тишина. Все теперь было совсем по-другому. Он начал искать какие-нибудь приметы, подсказки, которые помогли бы ему сориентироваться. Внезапно он почувствовал свою полную бесполезность.

— Пошли вон туда, — прошептал Литс и, поправляя свой автомат, зарысил вперед.

Шмуль побежал вслед за ним.

Да, да, это действительно было стрельбище. Впереди возвышался ангар, и вот они уже добрались до бетонной дорожки.