Из открытой орудийной башни к ним склонился молодой офицер и с деланной улыбкой спросил:

— Уж не в Швейцарию ли вы, ребята, направляетесь?

На шее у него была надета цепь с металлической пластиной, на которой был отчеканен орел; она свисала ему на грудь, как средневековый медальон.

— Хохмач, — прошептал Ленц.

— Нет, господин офицер, — ответил Гернгосс, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, хотя у него пересохло во рту и перехватило дыхание. — Просто идем по этой дороге выполнять свою работу.

— А, понятно, — любезно ответил молодой офицер, но в глазах у него блеснул металл. — И что же это за работа такая?

Пока он говорил, еще один эсэсовец слез с орудия и снял с плеча свой автомат.

— Мы саперы, лейтенант, — объяснил Гернгосс неожиданно высоким голосом. — Направляемся в Тутлинген. Там надо взорвать мост, пока до него не добрались американцы. Затем мы присоединимся к нашему отряду, третьей бригаде Восемнадцатого моторизованного саперного батальона, расположенного к югу от Мюнхена. Вот, у меня здесь есть приказ.

Он протянул бумаги. Репп заметил, как у него дрожат руки.

— Неси его сюда, сержант Толстячок, — приказал молодой офицер.

Гернгосс раздраженно побрел к офицеру. В тени орудия он вручил бумаги молодому офицеру.

— Эти бумаги датированы первым мая. Это было два дня назад. И в них сказано, что вы следуете на грузовике.

— Я знаю, господин офицер, — ответил Гернгосс, выдавив из себя слабую улыбку. — Вчера нас обстреляли с воздуха. Тяжелый выдался денек. Грузовик разбили, кое-кого ранили, пришлось искать полевой госпиталь…

— По-моему, ты все это выдумал, — улыбнулся лейтенант. — Просто бездельничаешь. Ждешь не дождешься конца войны.

Эсэсовский лейтенант положил руку на установленный перед ним пулемет MG-42. Боковым зрением Репп увидел, как эсэсовцы заходят к ним справа, автоматы сняты с плеч и находятся в полной готовности.

— О черт, — сдавленно прошептал стоящий рядом Ленц.

— Г-г-господин офицер, — настаивал Гернгосс, — м-мы просто выполняем свою работу. Свой долг.

Его голос стал слишком тоненьким для такого крупного мужчины.

— А я думаю, что вы просто еврейские свиньи, — возразил лейтенант. — Дезертиры. Вот из-за таких свиней мы и проигрываем войну. Жирная австрийская свинья, спишь и видишь, как бы вернуться домой, чтобы трахаться с еврейскими шлюхами да жрать с большевиками пирожные в венских кафе.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, — захныкал Гернгосс.

— Иди. Убирайся отсюда вместе со своим армейским сбродом. Мне бы надо всех вас повесить. — Все это было сказано со злым презрением. — Живо убирай отсюда свою жирную задницу.

— Слушаюсь, господин офицер, — промямлил Гернгосс и засеменил прочь.

— Слава Христу, — пробормотал Ленц. — Иисус всемилостивейший, благодарение Господу.

И взвод под зловещими взглядами эсэсовцев поспешил дальше по дороге.

— Эй, еще секунду, пожалуйста, — крикнул из орудийной башни улыбчивый лейтенант. — Вон тот, третий с конца. Худой парень.

Репп понял, что лейтенант говорит про него.

— Да, лейтенант? — смиренно спросил он. — Слушай, приятель, я только что заметил, что у тебя на воротнике белый кант, — объявил лейтенант. Он был страшно доволен. — Белый — пехота, а у всех остальных черный, саперные войска.

— Он не наш, — выпалил Ленц, быстро отступая в сторону.