– Начнем, – сказал подполковник. – Проведем совещание по-деловому, без лишних разговоров, не отвлекаясь на посторонние темы, хотя некоторые взяли моду... – Тут Бородин замолчал, и вопрос о моде так и остался нераскрытым. Очевидно, подполковник вспомнил свое обещание не отвлекаться на посторонние темы. – Сначала об убийстве в Пушкинском сквере, – сказал Бородин, хмурясь. – Кажется, все там присутствовали. Не во время убийства, я имею в виду, а утром, когда прочесывали сквер. Нашли гильзы от пистолета, но этого явно недостаточно... И вообще – убийство это выходит за все рамки. И портит нам всю картину. Поэтому все должны в меру возможностей внести свой вклад в раскрытие. Вот Охременко свой вклад уже внес...

Львов посмотрел на то, что подполковник назвал вкладом Охременко, и уважительно покачал головой: на стенде висел здоровенный плакат – схема места преступления. Штатный художник лежал третью неделю с гриппом, поэтому ответственное задание Бородин свалил на старшину Охременко, имевшего неосторожность при поступлении на службу заявить, что в детстве он посещал художественную школу. Правда, всего шесть месяцев и без особых успехов. Схему Охременко начертил черным фломастером на обратной стороне старого плаката с перечислением статей морального кодекса строителя коммунизма. Особенно старшине удались угловатые елки вдоль сквера, а также траектории пуль, изображенные пунктиром.

– Просто Пикассо какой-то, – прошептал Львов Хорькову, но тот не отреагировал.

– ...довести до вашего сведения, – увеличил свою громкость Бородин, – основные факты по этому делу. Позавчера, пятнадцатого апреля, около двадцати трех часов на пульт дежурного поступил сигнал от жительницы дома номер 89 по улице Калинина, что напротив сквера. Жительница сообщила, что со стороны сквера были слышны выстрелы. По данному сигналу была отправлена патрульная машина, усилиями которой в сквере было обнаружено два мертвых тела. Одно тело мужское, другое женское. Здесь же имелось тело мертвой собаки. Как выяснилось потом, животное также имеет отношение к делу – его смерть наступила от ранения, нанесенного огнестрельным оружием...

– Класс! – прошептал Хорьков, переворачивая страницу. Львов завистливо покосился в его сторону и вздохнул – самому заняться было нечем, а Кирилл сидел слишком далеко, чтобы играть с ним в морской бой. Убийство в сквере Львова мало интересовало, потому что на прошлой неделе Бородин торжественно повесил на Львова другое "общественно значимое" преступление – поджог винного магазина. При этом подполковник поклялся в ближайшее время Львова больше не грузить, а стало быть, можно было не таращиться на произведение художника Охременко и не слушать рассуждения Бородина о расположении мертвых тел в сквере.

Львов осторожно тронул кончиком языка зуб – тот молчал, как и должно было быть после двух таблеток аспирина. Зуб молчал, а подполковник говорил, говорил, говорил... Скучающий взгляд Львова поплыл вдоль бывшей ленинской комнаты – Бородин рубит ладонью воздух, Охременко рисует чертиков, Ибрагимов зевает, Ло-бановский смотрит в окно, Мухин дремлет, Хорьков пускает слюни над страницами "Плейбоя", Амиров грызет ногти... Львов недоуменно нахмурился. Кирилл Иванов внимательно слушает подполковника Бородина. Кирилл Иванов пристально смотрит на подполковника Бородина и на схему рядом с ним. Глаза Кирилла... Львов впервые наяву увидел, что это значит – "глаза горели". Львову все это страшно не понравилось.

– ...на спине, ее смерть наступила от единственного ранения, нанесенного в голову из огнестрельного оружия. Мужчина лежит лицом вниз, на теле обнаружены три пулевых ранения.