Эмили коснулась поверхности реки и сразу же ушла под воду. Она открыла было рот, чтобы крикнуть, но вода хлынула ей в горло и легкие. Одновременно она ощутила во рту вкус собственной крови. Затем перед глазами что-то вспыхнуло, и она услышала голос матери, звавший ее по имени. А потом ее объяла тьма. Глухая и непроницаемая. И наступил ужасный, вселенский холод.

Глава 3

Тибериас. Израиль

Несмотря на события в Париже, незнакомец вполне еще мог вести уединенное существование в Корнуолле, если бы неожиданно не пробудился к жизни легендарный мастер шпионажа Ари Шамрон. В принципе, в ту ночь Шамрона и будить-то было не надо, так как он давно уже забыл, что такое сон. По ночам он вел себя настолько беспокойно, что Рами — молодой шеф его личной службы безопасности — наградил его прозвищем «Призрак Тибериаса». Поначалу Шамрон думал, что бессонница — это признак надвигающейся старости. Как-никак недавно ему исполнилось шестьдесят пять и он впервые задумался о том, что когда-нибудь ему придется умереть. Во время ежегодной диспансеризации его доктор набрался смелости и даже позволил себе высказать предложение — «Это предложение, Ари, не более, потому что не могу же я отдавать тебе приказы» — сократить количество ежедневно потребляемых им кофеина и табака, а именно: двенадцати чашек черного кофе и шестидесяти крепких сигарет турецкого производства. Признаться, это предложение вызвало у Шамрона некоторое удивление.

Шамрон всерьез занялся поисками причин своей хронической бессонницы лишь после вынужденного увольнения со службы, когда у него появились время и возможность мысленно совершать длительные путешествия в свое прошлое, что, в общем, было для него нехарактерно. Как выяснилось, он так часто в своей жизни предавал и обманывал и нагородил вокруг себя столько лжи, что подчас ему не удавалось отделить реальность от вымысла. Ну и разумеется, на его нервной системе не лучшим образом сказались совершенные им убийства, а убивать ему таки приходилось. Он убивал собственными руками или отдавал приказы о ликвидации живых существ другим, более молодым людям. Но когда существование человека почти целиком построено на лжи, предательстве и насилии, за это всегда приходится расплачиваться. Некоторые люди, оказавшиеся в сходном с ним положении, сходили с ума или сгорали, как свечки, Ари Шамрон же был осужден до конца своих дней бодрствовать.

Шамрон, хотя это далось ему и непросто, заключил со своей немощью своего рода мирное соглашение — другими словами, не паниковал, принял ее как данность и превратился в странника ночи. Он бродил в ночной тьме по своей сложенной из песчаника вилле, чьи окна выходили на Галилейское море, или, если погода была хорошая, сидел на террасе, глядя на водную гладь и на залитые лунным светом просторы Верхней Галилеи. Иногда он спускался в свою студию-мастерскую и предавался лелеемой им с детства страсти — ремонтировал старые радиоприемники. Это было единственное занятие, позволявшее ему, пусть и на короткое время, забыть о прежней работе.

Бывали случаи, когда он направлялся к воротам своей виллы и, расположившись в помещении для охранников, посвящал несколько часов болтовне с Рами и другими парнями, вспоминая под кофе и сигареты различные истории. Рами больше всего нравился рассказ об операции по захвату Эйхмана. Всякий раз, когда в команду охраны принимали нового сотрудника, Шамрон — по настоянию Рами — повторял свою историю снова. Рами хотел, чтобы новый сотрудник проникся важностью доверенной ему миссии по охране лучшего секретного агента Израиля, которого называли также суперменом из Шабры или еврейским ангелом-мстителем.